Сфинкс - [73]

Смерть Адониса, тема, несколько раз разработанная разными итальянскими школами, картина, писанная с Анджиолины, была лучшей работой Яна. Все согласны были, что она стоит величайших похвал. Анджиолина была здесь идеализирована и представлена еще более красивой. Для Адониса позировал красивейший из римлян. Чудный пейзаж окружал эту пару: милый, гармоничный, золотистый колорит, легкий и верный рисунок приводили в восторг.

— Сколько за это полотно? — спросил любитель. — Оно бы подошло мне для гостиной — набожные картины не в моде — если не дорого! Венера очень недурна!

— Эта картина, — ответил Ян, медленно поднимаясь, — стоила мне почти год труда и королевского пособия; это работа, на которой я хочу основать свою славу; я бы не хотел с ней расстаться, не будучи уверен, сумеют ли оценить ее здесь или нет, но будут, по крайней мере, дорожить из-за денег, которых она стоила. Я не отдам ее меньше, чем за тысячу дукатов!

— Что!

Граф остолбенел, посмотрел, плюнул, повернулся и ушел. От дверей вернулся, смерил глазами Яна и спросил:

— Вы с ума сошли?

Ничего не ответив, художник снова сел.

Уже оскорбленный граф указал палкой на копию небрежно нарисованной св. Цецилии Рафаэля, которую Ян начал во Флоренции, для себя. Она была незакончена, но размеры картины и свежий колорит сманили любителя.

— А эта штука? — спросил.

— Двадцать.

— Почему же такая большая разница?

— Это копия и неоконченная.

— Дам двадцать, но мне ее окончить.

— Для этого надо было бы вернуться во Флоренцию, чтобы сделать по совести. Кончать же здесь наугад, на память, значит испортить.

— Ничего не понимаю! Это какой-то сумасшедший! — сказал барин, пожимая плечами. — Значит, не куплю.

— Как вам угодно.

Ворча спустился вниз недовольный любитель, который как раз в этот день приобрел несколько отвратительных полотен, так же, как американцы покупают в Риме всякого рода безобразные вещи, не дороже четырех — пяти шиллингов. Цена означала здесь картину.

В полдень Ян подкрепился булкой с молоком и ждал.

Пришло опять несколько человек, но из простого любопытства, а не для того, чтобы покупать. Трогали картины пальцами, смеялись, насмехались, сравнивали, болтали вздор и глупости, наконец Ушли.

Попался еще один любитель, который, как он сам говорил, нуждался в картинах для тона, так как все важные господа имели картины. Он был раньше главным поваром у Огинского и после того, как его барин обнищал, скупил и взял за долги большие имения, а теперь начинал играть роль барина.

Захотелось ему в свою очередь картин. Он решил, что приобретет их за гроши, а внутренняя ценность для него не имела значения, так как даже не предполагал о ее существовании. Выведенный из терпения его высокопарной болтовней, так как повар-любитель хотел купить все вместе, а предлагал столько, сколько можно было дать за одну картину, Ян должен был попросить его, наконец, уйти. Повар ушел, хлопнув дверью и ругаясь.

На другой день повторились те же сцены с тысячами видоизменений. Две только личности в толпе мог Ян выделить и о них оставил упоминание в записках.

Рано утром вошел тихонько человечек средних лет, сгорбленный, с папкой, в очках, шубе, бархатных сапогах и теплых шелковых перчатках. Бледными глазами обвел картины. Его облысевшая голова была покрыта черной шапочкой, которой он не снимал.

Он осмотрел комнату, словно желая измерить, насколько Ян нуждается, и потянул носом; посмотрел на крошки булки и недопитое молоко на столе; потом только приступил к картинам. Тщательно, внимательно осматривал их по очереди, качал головой, гримасничал, улыбался, кланялся, протирал очки, но ничего не говорил. Иногда он посматривал на художника и опять как бы углублялся в картины, хотя гораздо внимательнее всматривался в побледневшее лицо Яна.

После чуть ли не часового осмотра, который уже вывел из терпения художника, подошел, наконец, к нему, спрашивая о цене копии Мадонны Рафаэля, маленькой, но сделанной с любовью, как бы для того, чтобы обмануть знатока.

— Это прелестно! Могу я это получить?

— Вещица небольшая, а я ее довольно высоко ценю.

— В самом деле? Но что же она стоит?

Ян назвал большую цифру, старик отступил назад, улыбнулся и положил картину.

— Сколько же стоил бы оригинал? — воскликнул.

— Оригинал был продан в Риме за тысячу фунтов стерлингов [18], а копия Андреа дель Сарте за немного меньшую сумму.

— Так ведь это Андреа дель Сарте!

Ян улыбнулся.

— Так ведь и цена моя, как имя, мала.

Незнакомец отпрыгнул, вернулся от двери.

— Если бы я осмелился предложить десять дукатов.

— Я бы не принял, — вежливо ответил Ян.

— Пятнадцать.

В этот момент Ян вспомнил о грозящей ему нужде и сказал, бросаясь на стул:

— Берите, но я не хочу смотреть. Это памятка, с которой мне трудно расстаться.

Он писал эту копию у мисс Розы.

Незнакомец вынул кошелек, выбрал наиболее обрезанные монеты и положил их на стол, спрятал картину под шубу и с вежливым поклоном ушел победителем. В этот же день этот любитель, торговец, получил 100 золотых, выдавая полотно за оригинал из королевской галереи, украденный и тайком увезенный из Варшавы. Старичок занимался всякого рода торговлей и ростовщичеством. Его квартира была полна картинами, приобретенными на аукционах, старой мебелью, серебром, драгоценностями и разнообразным хламом. Немного познаний, а много шарлатанства и опыта давали ему возможность легко покупать и выгодно перепродавать картины. Молодежь, старые дурни и бедные женщины становились его жертвами.