Сфинкс - [124]
Обнялись.
— А в случае чего извести меня.
— Будь здоров! Будь здоров!
Художник сделал несколько шагов, но потом машинально поднял глаза вверх. Из окна на него смотрела каштелянша теми незабвенными глазами, которые помнил до сих пор Ян. Она узнала его в скромной одежде путешественника, внимательно посмотрела, презрительно улыбнулась и отошла от окна. Он пошел дальше.
Так прощался с ним город, который он встретил со столькими надеждами, куда торопился как в гавань.
Каштелян прошел мимо, узнал или нет, но только не поклонился в ответ. Мручкевич задел его рукавом, посмотрел, засмеялся и громко сказал:
— Что! На жалованье у Перли! Сам виноват!
В еврейском переулке он прошел мимо кого-то, не заметив, так как шел с опущенными глазами. Это был Иона Пальмер. Еврей узнал его, хотя видел только несколько раз, и пошел за ним, не подходя к нему, пока они не очутились за городом.
— Пане, пане! — сказал тихо еврей, когда они были за городскими воротами.
— Кто? что? — спросил, оглядываясь, Ян.
— Это я! — ответил тихо еврей, униженно его приветствуя. — Куда? Почему так одеты? Что это значит?
— Нужда! Нужда и все, что за ней следует. Сядем тут, расскажу, что было со мной; давно мы уже не виделись.
Уселись на горке, откуда открывался вид на город. Художник подробно рассказал еврею свои приключения, потом молча оба взглянули вниз, на старую столицу, и задумались.
Внизу, между гор, сжался и сел над двумя реками у подножия глинистых холмов старый литовский город. Почему так низко? Почему так скученно? Почему церковные башни, как стебли громадных растений, идут так вверх, словно желая поближе приглядеться к солнцу и небу?
Почему узкие улицы вьются среди высоких каменных домов, с выступающими на улицу зданиями, неровные, кривые? Почему кругом рынка столько домов, когда на предместьях так пусто, а ветер тут же разметает песок?
Почему? почему? Города растут, как грибы; нельзя и узнать, почему у одного из них круглая или острая шляпка, а у другого серая или красная. Очевидно, этому грибу следовало вырасти именно здесь, а не в другом месте, в закрытом горами, влажном уголке. И вокруг центра, замка, около рынка собрались хижины, дома, здания, лавки, костелы с высоко торчащими стеблями, расцветшими в кресты, и возник город, и стоит.
А сколько уже столетий пролетело над ним! Каждое с розгой в руках, с мечом в ладони и заступом для рытья новых могил. Одно хоронило людей, другое здания, третье остатки древности. И не всякое поставило на могиле знак, что под ним гроб; много скелетов исчезло в земле и нет даже следов их. Мать сыра земля перерабатывает эти скелеты в новую жизнь, а сверху зеленеет, когда внутри происходит этот тайный процесс бессмертия, непрерывный, но скрытый от наших глаз.
Посмотрите на крыши, пашни, хижины, покрытые соломой, и придет к вам тоскливая мысль: сколько здесь прошло человеческих поколений? Сколько забытых событий? Сколько суетных добродетелей и напрасных геройств? Кто воскресит древность? Кто? Может быть, современность. Это родные сестры: одна кровь, одна жизнь, одно лицо, только одна бледная, а другая румяная. Вторая растет на могиле первой, в тех же формах появляется беспрестанная жизнь, так как смерть есть семя жизни.
Вот осеннее солнце ярко прячется за горы; из труб поднимается серый дым; верхушки башен чернеют на синем небе; стены высоких зданий снежно сияют; дальше во мраке домики пониже, крыши скромных жилищ; только кое-где сверкает блеск заката, отраженный от оконного стекла. Горы синеют вдали, а облака, одетые как девушки в воскресенье, сверкают всеми цветами радуги.
О! Только Господь Бог умеет живописать так, но не человек! Там соединены гармонически все цвета, идеального напряжения и силы, идеально согласованы, и как бы отражают своими проблесками какую-то великую мысль, которую мы неясно видим.
Но вот вдруг темнеют цвета еще минуту назад столь блестящие; остаются лишь синева и пурпур; наконец, угасает румянец туч и заменяется синим, однообразным одеянием. Глаз печально обращается к земле: окончилось торжество в облаках, наступает серый будничный день.
Колокола звучат разными голосами, словно перекликаясь, спрашивая и передразнивая. Одни согласно аккомпанируют друг другу, другие идут вразброд, а старик Смоленский с высокой башни серьезно, медленно, жалостливо как бы упрекает звонко поющую молодость. Среди этого шума где-то раздался бой часов и, опередив молитвенный звон, звучит быстро пять раз. Еще раз, другой закачались колокола как бы засыпая — и… тишина.
Теперь из города, как из котла на сильном огне, доносится шум. В нем не различить отдельные голоса. Все слито, неясно, спутано, а шум тысячи людей, стоны, смех, разговоры плывут вместе наверх.
А есть Некто высоко, Который из тысячи спутанных людских голосов допустит к себе избранные. Но человеческому уху нечего и пытаться распутать эту песнь жизни. Насторожишься, кажется тебе, что ты что-то разобрал, но вдруг нити скрещиваются, закрывают пойманное — и опять ничего не понимаешь.
Этот шум, когда в него вслушаешься, уже потом кажется глухим молчанием, настолько он объединился.
Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.
«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.
Графиня Козель – первый роман (в стиле «романа ужасов») из исторической «саксонской трилогии» о событиях начала XVIII века эпохи короля польского, курфюрста саксонского Августа II. Одноимённый кинофильм способствовал необыкновенной популярности романа.Юзеф Игнаций Крашевский (1812–1887) – всемирно известный польский писатель, автор остросюжетных исторических романов, которые стоят в одном ряду с произведениями Вальтера Скотта, А. Дюма и И. Лажечникова.
В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
Книга состоит из коротких рассказов, которые перенесут юного читателя в начало XX века. Она посвящена событиям Русско-японской войны. Рассказы адресованы детям среднего и старшего школьного возраста, но будут интересны и взрослым.
Рассказ о жизни великого композитора Людвига ван Бетховена. Трагическая судьба композитора воссоздана начиная с его детства. Напряженное повествование развертывается на фоне исторических событий того времени.
Пятьсот лет назад тверской купец Афанасий Никитин — первым русским путешественником — попал за три моря, в далекую Индию. Около четырех лет пробыл он там и о том, что видел и узнал, оставил записки. По ним и написана эта повесть.
Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.
Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.