Сфера - [116]

– Хорошо, – дрожащим голосом сказала она. – Суть в том, что датчики устанавливаются в каждой комнате – они запрограммированы понимать, каковы границы нормы и что такое аномалия. Едва случается аномалия, срабатывает сирена, и в идеале она одна прекращает или замедляет происходящее в комнате. Между тем правоохранительные органы получают оповещение. Можно подключить систему так, чтобы оповещение приходило и соседям, поскольку они ближе и быстрее всех смогут вмешаться и помочь.

– Ладно. Я понял, – сказал Стентон. – Переходим к следующему. – Он имел в виду «переходим к следующему соискателю», но Финнеган с восхитительной решимостью не отступила:

– Разумеется, в сочетании все эти технологии обеспечат соблюдение поведенческих норм в любом контексте. Подумайте о тюрьмах, о школах. К примеру, у нас в старших классах было четыре тысячи человек, а хулиганов всего двадцать. Наверное, если бы учителя пользовались ретинальным интерфейсом и могли за милю разглядеть студентов, помеченных красным, хулиганство сошло бы на нет. А датчики указывали бы на антиобщественное поведение.

Стентон откинулся на спинку кресла, большими пальцами зацепившись за шлевки. Он снова расслабился.

– Я вот думаю: столько преступлений совершается, столько происходит беспорядков лишь потому, что нам приходится отслеживать слишком многое, правда? Множество локаций, толпы людей. Если сконцентрироваться на отклонениях, эффективно их выявлять, помечать и отслеживать, мы сэкономим массу времени и лишней работы.

– Именно так, сэр, – сказала Финнеган.

Стентон смягчился и, взглянув на свой планшет, увидел, надо думать, то же, что и Мэй на запястном мониторе: Финнеган и ее программа оказались необычайно популярны. Больше всего сообщений приходило от жертв всевозможных преступлений: женщины и дети, над которыми издевались дома, говорили самоочевидное: «Жаль, что этого не было десять лет назад, пятнадцать лет назад. По крайней мере, – так или иначе говорили все они, – подобные вещи больше никогда не повторятся».

* * *

За столом Мэй ждала бумажная записка от Энни: «Можешь со мной увидеться? Напиши «сейчас», когда сможешь, встретимся в туалете».

Через десять минут, сидя все в той же кабинке, Мэй услышала, как в соседнюю зашла Энни. Мэй вздохнула с облегчением, когда Энни сама протянула ей руку дружбы; Мэй была счастлива, что Энни снова так близка. Теперь можно все исправить, и Мэй намеревалась так и поступить.

– Мы одни? – спросила Энни.

– Звук выключен на три минуты. Что стряслось?

– Ничего. Это «Прошедшее совершенное». Мне уже капают кое-какие результаты, и они сильно напрягают. А завтра всё опубликуют, и я подозреваю, что будет еще хуже.

– Погоди. Что они такого нашли? Я думала, они где-то в Средневековье начинают.

– Они и начали в Средневековье. Но даже тогда что по отцовской линии, что по материнской там сплошь чудовища. Я даже не знала, что у британцев были ирландские рабы, а ты?

– Не-а. По-моему, нет. Белые ирландские рабы?

– Тысячи. Мои предки были бандитские главари, что ли. Ходили в набеги на Ирландию, привозили рабов, продавали по всему миру. ******[33] какой-то.

– Энни…

– И они там уверены, это я знаю, они тысячу раз перепроверили так и эдак, но вот я, по-твоему, похожа на потомка рабовладельцев?

– Энни, кончай себя гнобить. Это случилось шестьсот лет назад – при чем тут ты? Наверняка у всех в роду есть темные пятна. Не надо к этому так лично.

– Ну да, но это ведь как минимум неловко. Выходит, что это часть меня, – по крайней мере все мои знакомые так решат. И для всех, с кем я еще познакомлюсь, это будет часть меня. Они станут со мной встречаться, разговаривать со мной, но во мне будет и такая вот часть. На меня наляпали этот новый слой, и, по-моему, так нечестно. Это как если бы я узнала, что твой папа – бывший куклуксклановец…

– Ты слишком усложняешь. Никто, честное слово, ни одна живая душа не станет на тебя коситься из-за того, что у каких-то твоих незапамятных предков были ирландские рабы. Это бред, это было в глубокой древности – никто это с тобой даже не свяжет. Сама знаешь людей. Все равно никто ничего подобного не помнит. А вешать ответственность на тебя? Да вот еще глупости.

– И они кучу этих рабов поубивали. Есть история – случилось восстание, один мой родственник учинил бойню, прикончил тысячу мужчин, женщин и детей. Урод, нет слов никаких. Я прямо…

– Энни. Энни. Пожалуйста, успокойся. Во-первых, у нас время на исходе. Мне вот-вот звук включать. Во-вторых, нельзя из-за этого дергаться. Это же практически пещерные люди. У всех пещерные предки – одно сплошное мудачье.

Энни засмеялась – громко фыркнула.

– Обещаешь не париться?

– Ну да.

– Энни. Не парься из-за этого. Обещай.

– Ладно.

– Обещаешь?

– Обещаю. Постараюсь.

– Ладно. Пора.

Назавтра, когда опубликовали сведения о предках Энни, Мэй сочла, что ее правота хотя бы отчасти доказана. Были и непродуктивные комментарии, куда ж от них деваться, но в основном публика хором пожала плечами. Никого особо не волновало, как этот сюжет связан с Энни, зато он вновь – и, пожалуй, на общую пользу – привлек внимание к давно забытому историческому эпизоду, когда британцы смотались в Ирландию и вернулись с человечьей валютой.