Сезоны ансаров - [4]

Примерно к тому времени, когда Кикирри научится вставать и кричать «Па!» отцу, «Ма!» матери и бабушке и «Нет!», когда ей говорят перестать что-то делать, у Шуку рождается еще ребенок. Как в большинстве вторых зачатий, он рождается один. Прекрасный мальчик. Маленький, но очень жадный. Он растет быстро.

И он будет последним из детей Шуку. Они с мужем все еще продолжают заниматься любовью, когда бы им ни захотелось, во все легкое и счастливое время цветения и время появления плодов. Теплыми днями и нежными ночами. В прохладной тени деревьев и в гудящей насекомыми жаре на лугу в летний полдень, но это будет, как они выражаются любовь-роскошь; она не приносит никаких плодов. Кроме самой любви.

Дети у ансаров рождаются только ранней весной на Севере, вскоре после того, как они возвращаются к местам своего собственного рождения. Отдельные пары приносят четверых детей, и многие трех; но часто случается, что если первые двое детей процветают, то второго зачатия не происходит.

— Вы избавлены от проклятия сверхразмножения, — сказала я Кергеммегу, когда он сообщил мне все это. И он согласился, когда я рассказала ему немного о своей планете.

Однако, ему не хотелось, чтобы я думала, что ансары совсем лишены реального репродуктивного выбора. Пары, как правило, связывают свои жизни навсегда. Однако человеческие желания и противоречия могут все менять, искривляя, разрывая эти связи. И он рассказал мне о подобных исключениях. Многие брачные узы образуются между двумя мужчинами или двумя женщинами. Такие пары, и те, кто остаются бездетными, часто берут ребенка у пар, у которых их трое или четверо, или берут ребенка, оставшегося сиротой, чтобы его воспитать. Есть люди, которые не берут супруга, а есть и такие, у которых супругов несколько — одновременно или последовательно. И, конечно, существует адюльтер. И существует насилие. Плохо оказаться женщине среди последних мигрантов, идущих с Юга, ибо сексуальный подъем у таких оставшихся уже слишком силен, молодых женщин часто насилуют целыми бандами, и они прибывают к месту своего рождения, жестоко настрадавшись, без надежды на пару, да еще и беременными. Мужчина, который не нашел себе пары или разочаровался в собственной жене, может покинуть дом и уйти бродяжничать в качестве торговца иголками и нитками, точильщика ножей или столяра; таких странников ценят за их полезные умения, однако не доверяют их мотивам.

Когда мы вдвоем проговорили несколько мерцающих пурпуром вечеров на веранде, продуваемый легким морским бризом, я спросила Кергеммега о его собственной жизни. Я следовал Мадану, закону Пути, во всех аспектах, кроме одного, ответил он. Он нашел пару после своей первой миграции на Север. Его жена родила двух детей, обоих после первого зачатия, девочку и мальчика, которые, конечно, в должное время отправились с ними на Юг. Вся семья воссоединилась при его второй миграции на Север, а оба его ребенка женились и вышли замуж поблизости, так что он хорошо знал пятерых своих внуков. Он и его жена провели большую часть своего третьего сезона на Юге в разных городах; она, учитель астрономии, отправилась еще дальше на Юг в обсерваторию, в то время как он оставался в Терке-Кетере заниматься медитациями с группой философов. Она совершенно неожиданно умерла от сердечного приступа. Он присутствовал на ее похоронах. Вскоре после этого он снова проделал тропу на Север со своим сыном и внуками. «Я не скучал по ней, пока я не возвратился домой, — сказал он, признавая это как факт. — Но прибыть туда, в наш дом, чтобы жить там без нее — это было нечто такое, что я не смог выдержать. Мне случилось услышать, что здесь, на этом острове, кому-то необходимо приветствовать чужаков. Я раздумывал о самом лучшем способе умереть, и такая жизнь показалось мне некоей точкой на полпути. Остров посреди океана, где нет ни единой другой души из моего народа: не вполне жизнь, не совсем смерть. Идея привлекла меня. Поэтому я оказался здесь». Ему было много больше трех лет Ансара, почти под восемьдесят на наши годы, хотя только легкая сутулость и чистое серебро гребня выказывали его возраст.

Следующим вечером он рассказывал мне о Южной миграции, описывая, что человек из ансаров ощущает, когда теплые дни северного лета начинают слабеть и сокращаться. Все работы по уборке урожая сделаны, зерно сохранено в непроницаемых для воздуха закромах до следующего года, медленно растущие съедобные корни посажены, чтобы пережить зиму и быть готовыми весной; дети стремительно вытянулись вверх, активные, нарастающе беспокойные и скучающие от жизни в разбросанных домах, все более и более склонные куда-то убредать и заводить друзей среди соседских детей. Жизнь здесь сладостна, но она одна и та же, всегда одна и та же, да и любовь-роскошество потеряла свою настоятельность. И как-то ночью, облачной ночью с морозцем в воздухе, жена в постели рядом с вами вздыхает и бормочет: «Ты знаешь? Я скучаю по городу». И вдруг все нахлынет на вас громадной волной света и тепла — толпы народа, глубокие ущелья улиц и высокие дома, набитые людьми, а надо всем Башня Года, спортивные арены под ослепительным солнечным светом, скверы по ночам, полные света и музыки, где вы сидите за столиком в кафе, пьете Ю, и говорите, говорите чуть ли не до утра, старые друзья, о которых вы совсем не думали все это время, и незнакомцы — сколько времени прошло с тех пор, как вы видели новое лицо? Сколько прошло с тех пор, как вы услышали новую идею, заимели новую мысль? Настает время для города, время следовать за солнцем!