Сезон воронов - [14]
Аласдару Огу, брату предводителя и капитану, предстояло отвести соотечественников на поле битвы, под знамена генерала Гордона, которому было поручено командование отрядами, пришедшими с западных земель Хайленда. Неумолимо близилась минута расставания. В нескольких километрах от Инхри мы уже встретили колонну солдат. Большими группами они поднимались из Глен-Мора. Кэмероны, Макдональды из Кеппоха и Гленгарри, Маклины и многие другие – вместе они превратились в грозную армию, насчитывавшую порядка трех тысяч пятисот солдат, которая направлялась к землям Аппина, а оттуда – в Аргайл, туда, где Стюарты и несколько семей Кэмпбеллов, не подчинявшихся герцогу, должны были к ним присоединиться.
Где-то неподалеку протяжно запела волынка. Я невольно вздрогнула. Александер Хендерсон, главный волынщик клана, завел песнь «Mort Ghlinne Comhann», pibroch[15] клана, и это стало сигналом к отбытию. Громче заплакали женщины и дети. Я до крови прикусила губу, но слезы все равно текли у меня по щекам.
Я отозвала сыновей в сторонку попрощаться, молясь в душе, чтобы эта разлука не стала вечной. Мое материнское сердце разрывалось от боли: меня не покидало отвратительное чувство, что я посылаю их на бойню. Лучше уж не рожать детей на свет, чем потом отпускать их на верную смерть… Я чувствовала себя совершенно потерянной. Я спрашивала себя, что изменится для нас, если на трон Шотландии все-таки взойдет Стюарт, и даже стала сомневаться в обоснованности всех этих пертурбаций. По моему мнению, эта затея с престолонаследованием для многих превратилась в навязчивую идею, однако я понимала, что делиться такими мыслями ни с кем нельзя. Наверное, мой патриотизм ослабел с годами. Дункан, пытаясь скрыть волнение, обнял меня так крепко, что я едва не задохнулась. По росту и силе он уже почти сравнялся с отцом.
– Все будет хорошо, мама! – сказал он, желая меня успокоить, и чуть-чуть отодвинулся.
– Позаботься о брате…
– Конечно! Мы с отцом за ним присмотрим, обещаю. Не беспокойся.
Я подняла на него заплаканные глаза. Дункан улыбался, но только одними губами. Взгляд его оставался серьезным.
– Вы уходите на войну. И ты просишь меня не беспокоиться?
Улыбка исчезла, и лицо его стало грустным.
– Знаю… Просто я не знал, что тебе сказать, и ничего лучшего не придумал.
Я поцеловала его в свежевыбритую щеку.
– Иди попрощайся с сестрой и с Элспет, а то она утонет в слезах, – тихо сказала я, против собственной воли отрываясь от него. Я повернулась к Ранальду. – Ночью укрывайся как следует. Слышишь? Твоя спина…
– Мама! – со вздохом отчаяния перебил меня младший сын. – Ты снова за свое? Я ведь уже взрослый!
– А я все равно остаюсь твоей матерью! – возразила я, хмуря брови. – Солдат с больной спиной не сможет сражаться как должно!
Я схватила его руку и прижала к своей щеке. Из троих моих детей Ранальд был больше всех похож на меня. Черты лица у него были тоньше, чем у Дункана, плечи – не такие массивные, да и ростом он был чуть ниже. Однако скорость реакции и смелость легко восполняли эти маленькие недостатки. Он сжал мою холодную руку в своей ладони и ласково меня поцеловал.
– Мы вернемся победителями, мам! С божьей милостью…
– Я буду молиться за вас, сынок!
– Спасибо, мам!
Стоя в сторонке, Лиам молча наблюдал за мной. На нем была его лучшая рубашка и новый плед. Я подошла к мужу и прижалась к его груди. Мы несколько минут стояли обнявшись, потом он осторожно отстранился. Я правильно истолковала неуверенность в его взгляде. В душе он тоже сомневался в целесообразности этого восстания. Лиам никогда не заговаривал со мной об этом, и я знала, что он не сделает такого и впредь.
Не предстоящие сражения страшили его. Я слишком хорошо его знала, чтобы заподозрить такое. У него был какой-то свой повод для тревоги. Однако долг превыше всего, и Лиаму, как и остальным мужчинам клана, приходилось подчиняться решениям его главы. Таковы были правила. Домá тех членов клана, которые отказывались с оружием последовать за своим предводителем, предавали огню, а самого нарушителя обета объявляли вне закона, а то и предавали позорной казни. Думаю, Джон Макиайн не стал бы прибегать к крайним мерам, но честь была для Лиама не пустым словом. Он пошел бы воевать, даже если бы это противоречило его личным убеждениям, даже если бы знал, что в этой войне голову сложит не только он, но и его сыновья…
Он обхватил мое лицо ладонями, потом нежно очертил кончиками пальцев его контур.
– Я хочу запомнить эти прикосновения, a ghràidh…
Лиам закрыл глаза, и его пальцы пробежали по моим щекам, по шее, спустились к плечам и там замерли.
– Завтра же я начну ткать вам новые пледы, – сказала я с грустной улыбкой. – Когда вернетесь, они вам понадобятся.
– Думаю, у нас хорошие шансы вернуться.
Мы замолчали, не зная, что еще сказать. Взгляд его помрачнел, губы сжались, лицо снова стало серьезным.
– Только не делай глупостей! Я же знаю: стоит мне отвернуться, как ты тут же попадаешь в какой-нибудь переплет!
– Лиам!
Смахнув слезу у меня со щеки, он прижал палец к моим губам. Волынка продолжала петь, и мужчины уже начали строиться. То тут, то там раздавался боевой клич клана. Лиам обернулся, поправляя на плече плед в красно-сине-зеленую клетку – с тартаном Макдональдов из Гленко. Его брошь сияла, равно как и эмблема клана, прикрепленная вместе с орлиным перышком и веточкой вереска к берету.
