Сезон удачи - [7]

– Значит он Парнасом назвался? Гора богов и муз… посмотреть бы на этого бога… Так, Павленко, начнем с техники. Определитель на твой телефон поставим. Качественный – без всяких шипов и щелчков. Потом запишем его голос… И дай мне фамилии всех твоих оперов. Всех, у кого ты на связи состоял. Каждый из них мог… И не переживай ты так из-за этого Парнаса. Все только начинается. Пока это действительно – только цветочки.

* * *

Когда Валета отпускали, перед ним извинился полковник милиции. Такого торжества бывший грузчик одесского порта Аркадий Вальтович еще никогда не испытывал. Удовлетворение и восторг души были намного сильнее, чем от секса. Девок он мог иметь хоть три раза в день, а мента в таком чине впервые… Как он лебезил перед Валетом, руку пытался пожать, до ворот проводил… Это уже потом Аркадий узнал, что за свои извинения полковник получил столько, что от такой почасовой оплаты не отказался бы и Рокфеллер…

Крещатик был в трех шагах. Хотелось устремиться к нему, побежать, полететь. Но очень мешала ноющая боль в том месте, куда пришелся первый удар старушкиного чемодана… Аркадий, с трудом переставляя ноги, доковылял до каштанов главной улицы Киева.

Постепенно радость проходила. Валет вспомнил, что ему предстоит возвратиться в Одессу и отчитаться перед Графом… Пушку в ментовке ему не возвратили. И как он мог требовать ее назад, если она не его, а подкинутая? Так, это минус… Иннокентия не взял – еще один минус… Потерпел увечье от старушки – вообще позор… адвокату пришлось в Киев мотаться. Деньги на его выкуп потратили… Одни сплошные минусы.

Валет горько вздохнул, поймал тачку и отправился на вокзал.

Билет до Одессы он взял на тот самый поезд, который привез его сюда. Успев побывать в Москве, состав возвращался в город у моря.

Это была маленькая удача. Она позволила Валету размочить счет, получив свой первый плюс… Проводница вагона «СВ» почти добровольно сообщила, что Иннокентий доехал до Москвы, а на Киевском вокзале его встречала молодая пара. Парень был коротко стрижен, неулыбчив и все время оглядывался, а девица… Аркадий получил точное описание ее наряда: «здесь такой волан, глубокий вырез, рукава три четверти, а сзади заложены складки…»

Труднее для проводницы было описать лица встречающих. Валет целую ночь составлял с ней «фоторобот». Хотя ни он, ни она не умели рисовать, но к утру у них уже имелось около тридцати портретов».

Соавторы были довольны. Проводница утверждала, что особенно удались последние работы… Те, кто заглядывал к ним в купе, наверняка подумали, что молодой учитель хвастался рисунками своих первоклассников на тему: «Мои папа и мама…»

На одесском вокзале Валета никто не встречал… Он как-то сразу почувствовал, что приехал домой. Очень мало городов имеют свое яркое лицо, свой звук, свой запах… Вокзал пах гвоздикой. Но не той огромной, голландской. Она вообще не пахнет. Здесь же почти у каждой торговки были плотные как снопы и короткие букеты небольших красных цветов. Их запах смешивался с ароматом маленьких, чуть больше кулака, дынь. Их всегда называли цыганочками, хотя при советской власти по понятным причинам пытались переименовать в «колхозниц». Но одесситы уважают традиции. Старожилы, например, рассказывали что Дерибасовскую пытались переименовать восемь раз. Но она устояла. Как, к слову, и Невский в Питере.

Валету очень хотелось заехать домой, смыть с себя вонь ментовской кутузки. Он знал, что поступить так – это не по понятиям. Надо прибыть к Графу и доложить все без утайки, но тянул время… Аркадий не стал брать мотор, а сел в полупустой трамвай – отдыхающих за последние дни резко поубавилось, но число рейсов сократить не успели… Старинный, деревянный еще, красно-желтый вагон шел в Аркадию. Он не забывал, что служит морскому городу, и мотался из стороны в сторону, и тарахтел, как катер на крутой волне.

Через пять минут трамвай вырвался на зеленые просторы Французского бульвара (тоже, кстати, безуспешно переименованного в Пролетарский) и понесся сквозь строй вековых акаций мимо череды заборов бывших «всесоюзных здравниц».

Граф имел дачу на десятой станции Большого Фонтана. Это совсем недалеко от Аркадии, почти над ней. Валет решил добраться до особняка прямо от трамвайного круга, по крутым, известным ему с детства тропинкам…

Граф ждал его… Он почти неподвижно сидел лицом к морю на огромной веранде.

Выслушав отчет Валета, Наум Борисович неторопливо начал уточнять детали:

– Мне странно, что ты не видел, как моя машина влетела в ту арбу с арбузами.

– Видел… На повороте оглянулся, и все видел.

– И не остановился?

– Так я…

– Молчи, Валет. Ты все правильно сделал, мой мальчик. Ты понял, что для меня очень важно достать этого фраера?

– Да, я так и подумал.

– Ты же один за этим жлобом гнался… Жизнью за меня рисковал. Здоровье потерял… Ты говоришь, что эта бабка пыталась яйца тебе отбить?

– Почему, пыталась? Отбила!

– Что?! Не шути так мрачно, Валет. Не печаль меня… Или ты уже проверял? – Граф не улыбнулся, но издал несколько хрюкающих звуков, отдаленно напоминающих смех Фантомаса. – Сегодня же проверь и доложи. Мне евнухи не нужны… Сегодня! Потому что завтра ты поедешь в Москву… Я дам тебе адресок. Найдешь Жору Сильвера. Он тебя направит и людей даст… Месяц тебе сроку. Мне здесь этот Иннокентий нужен. Здесь и живой… Не деньги его мне нужны. Я его перед выборами народу отдам. На разрезание! Пусть знают, что Наум Корсак умеет держать слово… посмотри, Валет, вон у той яхты три дельфина играют… Люблю я их. Они добродушные, как щенки…