Сезон охоты - [2]

— Не с кем идти-то, — адресуя воображаемым «амнезийцам», как именовала она наших знакомых забывчивых мужчин, полупрезрительную улыбку, сказала Маринка.

— А что, если нам сегодня вечером куда-нибудь сходить? «Назло надменному соседу», а?

Я чувствовала настоятельную потребность в воодушевлении. Ничто в данной ситуации, кроме невинной женской мести, не могло поднять мой тонус.

— Это идея! — лукаво сверкнула глазами Маринка. — Как там сказано: «Человек — кузнец своего счастья».

— Но куда?

— В клуб, в кафе, в ресторан, в театр, в кинотеатр… А вначале зайдем в магазин, как советуют вот тут, — тряхнула она журналом, — и «не втайне друг от друга» сделаем себе подарки, — захохотала она.

Я тоже рассмеялась.

— «Если ваш спутник автолюбитель, — принялась она снова читать, но уже с толикой задорного ехидства, — выберите новый аромат «Бугатти». Дудки! — весело воскликнула Маринка. — Сначала — они нам, а потом — мы им!

— Ты, наверное, забыла, — жеманно улыбнулась я и приняла кокетливо-аристократическую позу, — там же советуют пойти вместе и не втайне…

Мы снова засмеялись.

— «Если же мужчина вашей мечты далек от забот автомобилистов, преподнесите ему оригинальный флакон «Адье о зарм» в виде… гранаты».

— Лучше настоящую гранату, — с сарказмом заявила я.

— Наши «амнезийцы» этого заслуживают! — добавила Маринка, она была теперь возбуждена и полна всяких хитрых и, главное, мстительных замыслов. — «Вполне может быть, в ответ вас ожидает флакон от Наоми Кэмпбелл с одноименными духа…»

Маринка не дочитала, потому что в тот самый момент, когда автор статьи перешел к женскому парфюму, зазвонил телефон. Мы беспокойно переглянулись. Я сняла трубку:

— Редакция еженеде…

— Оль, привет, — услышала я взволнованный голос Мишки Коромыслова, журналиста из «Тарасовской были», — надо встретиться…

— Ты хочешь осчастливить меня флаконом от Наоми Кэмпбелл? — пошутила я.

— Че-е? У меня к тебе дело!

— А я думала, сегодня праздник, — мрачно заметила я.

— Какой? Фу ты, черт!

Мишка, похоже, только проснулся.

— Ты все еще в объятиях Морфея, Михаил? — Мой тон снова стал игривым.

— Бойкова, я серьезно, — пробормотал Михаил, — давай завтра, идет? Приезжай ко мне домой в половине одиннадцатого…

— «…приходи на сеновал, не пожалеешь»? — поддела я его. — Ты объяснить-то хоть можешь, что у тебя за дело ко мне, недотепа ты этакий!

— Оль, я в запарке. Давай завтра. Ничего не утаю, — пробубнил он.

— Ну хоть намекни, — зловредно хохотнула я, — ты думаешь, так легко мне с моим подорванным здоровьем ни свет ни заря навещать молодых сексапильных…

Мишка, к моему глубокому удивлению, не заржал, даже не усмехнулся.

— У тебя что, чувство юмора отшибло? — продолжала я действовать ему на нервы.

— Оль, говорю, занят. Я тебе бомбу предлагаю! — нетерпеливо сказал он.

— А я думала — гранату, — усмехнулась я.

— Че-е? — растерялся Мишка.

— Серьезен ты, брат, не по годам! Вот чего.

— Приедешь? Это важно. Как раз для тебя!

— Подарочек к Дню святого Валентина? — ехидно полюбопытствовала я.

— Ах да, мне сегодня в клуб! — спохватился мой суетливый абонент.

— Может, в клубе и свидимся? Ты куда идешь?

— В «Покер».

— Не-е, в «Покер» не пойду, — раздумчиво протянула я, — больно публика там шальная собирается, ладно, раз ты такой настырный, завтра приеду. Ну хоть стоящее что-то?

— А то! — возбужденно воскликнул Михаил.

— А почему тогда не сегодня?

— Полной информацией я буду располагать только завтра утром.

— О’кей! — согласилась я.

— Жду.

В трубке раздались гудки.

— Этот, как его, Коромыслов, что ли? — незаинтересованно поинтересовалась Маринка.

— А то кто ж! Вечно куда-то спешит.

— Он и ко мне когда клинья подбивал, ну, помнишь, мы в «Северном сиянье» мой день рождения справляли, все торопился куда-то. Поехали, мол, займемся… Ха-ха! Чего, говорит, время-то терять? Я от тебя, то есть от меня, — Маринка горделиво выпятила губы и ткнула себе в грудь большим пальцем правой руки, — торчу. Так и сказал!

— Что-то ты мне раньше о таком не рассказывала, — недоверчиво усмехнулась я, — придумала, что ль, недавно?

— Вот еще! — обиженно передернула она плечами. — На самом деле.

То, что Коромыслов — непоседа, выпивоха, бабник, я знала, конечно. Но, кроме всего прочего, он был довольно подкованным в смысле ухаживания и светской обходительности товарищем, поэтому сообщение Маринки вызвало у меня сомнение. Может быть, его хваленая галантность в тот достославный вечер, когда он решил ее соблазнить — я бросила на Маринку почти нежный взгляд, — уступила место чему-то более сильному и необоримому? Инстинкту, например, или хамству?

Коромыслов слыл талантливым журналистом. Злые языки поговаривали, что он якобы продался. Я не могла ни подтвердить эти слухи, ни опровергнуть их. Встречалась я с ним не часто и, чего уж греха таить, репортажей его не читала. На мой взгляд, в Тарасове он не самый одаренный и интересный журналист. Да и материал в иных статьях подавался с такой виртуозной остротой и смелостью, что несколько приглаженные опусы Коромыслова — а с ними мне все же пришлось познакомиться года два назад — не вселили в меня желания продолжать это знакомство. Стиль его тоже мне не нравился. Выспренний, расплывчатый, задыхающийся от ложной патетики и обильных цитат, он живо напоминал мне фатоватую развязность самого автора. Прав Бюффон, сказав, что стиль — это человек.