Сезон мошкары - [9]

Кардинал вгляделся в лицо Венна — не шутит ли он. Нет, не шутил.

— Левосторонняя система нарезов плюс соотношение нарезов с полем сужает наш поиск, ограничивая его двумя возможностями. Искать надо либо «Дж. С. Хиггинс. Модель 80», либо «кольт, полицейский образцовый».

— И надо думать, их не так уж мало?

— В Онтарио? Исчисляются сотнями.

Через десять минут Кардинал опять окунулся в пропитанную запахом хлорки и бинтов атмосферу Общедоступной больницы Торонто. Мисс Имярек перевели в бокс на двоих на третьем этаже. На дежурившем возле двери полицейском было навешено столько оружия, что бока его пузырились, делая его похожим на толстую кеглю. Кардинал показал ему свой полицейский знак, и тот махнул рукой — проходите! Рыжеволосая лежала высоко на подушках. Она была в больничном халате и читала «Шатлен». Когда он вошел, она заулыбалась, висок ее прикрывал пластырь.

— Вы мой доктор?

— Нет. Я детектив Джон Кардинал. Вечером мы с вами общались.

— Детектив? Так вы из полиции? Простите — не помню.

— Ничего страшного. Держу пари, что память скоро вернется к вам.

— Надеюсь. А то пока я даже не знаю, кто я такая.

— Доктор Шафф заверила меня, что память восстановится.

— Я даже и не волнуюсь об этом.

Кардинал не сказал ей, что доктор Шафф вовсе не была столь уж уверена в результате.

Девушка повернулась, поправила подушки. Мелькнула белая грудь, и Кардинал отвел глаза.

— Хочу попросить вас, Рыжик, помочь мне кое в чем.

— Конечно, конечно…

— Мне нужно ваше согласие, чтобы осмотреть одежду — не найдется ли там чего-нибудь, удостоверяющего личность.

— Разумеется. Не стесняйтесь.

Вне всякого сомнения, больничный персонал это уже проделал. Но, так или иначе, Кардинал открыл шкафчик. Джинсовая курточка висела на проволочных плечиках рядом с джинсами. На полке лежали футболка, лифчик, трусики. Кардинал записал марки одежды: Гэп, Левайс, Лаки. Потом осмотрел карманы. Ни ключей, ни документов, рецептов, билетных корешков — ничего не было. Лишь несколько монеток и полтюбика леденцов. Ничего, что могло бы пригодиться.

Когда он повернулся к ней, Рыжик смотрела в окно — рассеянно, отсутствующим взглядом. В синих ромбах просветов между домами курились белые облачка. За ними высился бетонный шпиль торонтской достопримечательности — Канадской национальной телебашни.

— И еще одно, — сказал Кардинал. — Ничего, если я вас сфотографирую?

— Конечно ничего.

Кардинал задернул шторы, закрывая вид, который можно было бы опознать. Потом он усадил девушку перед окном и повернул ей голову так, чтобы не было видно выбритого участка головы. Снял крупный план своим «полароидом».

Когда он показал ей снимок, она никак не отреагировала.

— Завтра вас отправляют обратно в Алгонкин-Бей, — сказал Кардинал. — Вы готовы?

— Не знаю, в какой это стороне, — сказала она. — И даже не знаю, оттуда ли я.

— Будем считать, что оттуда, пока нет других версий.

Бледная веснушчатая рука рассеянно поднялась, ощупала край пластыря. Кардинал был уверен, что она спросит, где будет жить в Алгонкин-Бей, — вопрос, которого он боялся. Но она не проронила ни слова. Лишь улыбнулась своей спокойной улыбкой. Вот и хорошо — пусть доктор Шафф сообщит ей сама.

— Послушайте, Рыжик… Простите, что мне… хм… приходится так вас называть, пока мы не выясним вашего настоящего имени.

— Ничего. Я не возражаю.

— Скоро мы получим ответ из розыскной службы относительно вас. Такие девушки, как вы, обычно не исчезают никем не замеченные. А до тех пор вас круглые сутки будет охранять полиция.

— Хорошо.

Она не запротестовала, не поинтересовалась причиной, подумал Кардинал. Не забеспокоилась и даже не проявила любопытства. Но он почувствовал потребность ответить на незаданные вопросы.

— Кто-то стрелял в вас, — сказал он. — Характер раны, а также тип использованного оружия убеждают нас в том, что это была сознательная попытка лишить вас жизни. Поэтому и надо постараться вести себя тихо, пока мы не найдем преступника. На случай, если попытка убить вас повторится.

— Хорошо.

— Вы понимаете, о чем я толкую? Вскоре вам надоест сидеть взаперти, но выходить на улицу для вас небезопасно.

— О… — Бледный лоб наморщился не то от беспокойства, не то от смущения. После секундной запинки она сказала: — Кто бы там я ни была, я, наверно, человек очень ленивый, потому что пока единственное мое желание — валяться в постели и ничего не делать.

— Вот и хорошо, — сказал Кардинал. — Не волнуйтесь ни о чем и предоставьте заботу о вас докторам.

— Согласна. — Она улыбнулась, и лицо ее осветилось, словно от внезапно зажженной лампы. — Спасибо вам, доктор.

4

Полицейское управление в Алгонкин-Бей вовсе не похоже на ту помойку, какой на телевидении принято изображать нью-йоркские полицейские участки. С того времени как десять лет назад уголовная полиция Алгонкин-Бей переместилась в новое здание, обстановка здесь так и осталась холодно-стерильной, напоминавшей убранство небольшого морга. Выходившие на восток окна давали хорошее освещение, по крайней мере по утрам, и открывали прекрасный вид на парковочную площадку.

Кардинал, стоя в приемной, складывал папки с бумагами по делу, которым он плотно занимался последние шесть месяцев. Оно касалось третьего поколения семьи, известной преступными наклонностями. Возмутившись соседской жалобой на шум, парни ворвались к соседям на барбекю и учинили драку. Дело кончилось тем, что участвовавший в барбекю почтенный старец был найден лежащим лицом в вустерширском соусе. Он скончался от сердечного приступа. Скрупулезное следствие, в течение нескольких месяцев отнимавшее все силы у Кардинала, привело к заключению лишь о внезапной смерти.