Сезон любви на Дельфиньем озере - [69]

Само представление длилось сорок пять минут. На этот раз я больше следила не за тем, что происходило в акватории, а за тем, как реагировал на все это Алекс. Иногда он не успевал что-то сфотографировать и разочарованно вздыхал; я же успокаивала его, уверяя, что он это видит не последний раз. Больше всего его восхитили не самые изощренные трюки, а дельфинирование — самое естественное для афалин движение, когда они выскакивают из воды и некоторое время как бы парят над ее поверхностью.

Когда три дельфина, изящные и улыбающиеся, одновременно летят в воздухе, это действительно впечатляющее зрелище.

После конца представления я не хотела задерживаться — мы с Алексом прогуляли всю первую половину дня, и надо было спешить домой — нас ждали Ася и работа. Но когда публика потянулась обратно к причалу, на трибунах объявилась Галя Ромашова; выяснилось, что настал срок брать у дельфинов пробы крови, для чего их надо было поочередно вытаскивать на воздух. Поэтому она немедленно рекрутировала всех наших мужчин для этой нелегкой работы — ведь озеро не бассейн, воду в нем не спустишь, и прежде чем подвести под дельфина носилки (или положить его на них), надо порядком повозиться. Так что я попрощалась с Алексом и побежала на базу одна.

Я торопилась; я боялась, что Ванда посмотрит на меня укоряющими глазами, а я этого не переношу. Естественно, я выбрала нижнюю дорогу — так было быстрее, к тому же гораздо приятнее идти вдоль моря и вдыхать его запах, чем взбираться в гору. У границы Дельфиньего озера я разделась, перекинула юбку через плечо и в одном купальнике направилась дальше. Хоть мне и пришлось возвращаться домой без Алекса, одиночество меня ничуть не тяготило, наоборот, я была рада оказаться наедине с собой. Я полна была впечатлений, и мне хотелось, чтобы они хоть как-то уложились в голове.

Эта прогулка по берегу сперва доставила мне чуть ли не большее удовольствие, чем само представление.

За те дни, что я провела в Ашуко, я пришла в свою самую лучшую форму — хоть участвуй в соревнованиях. Я ощущала свои мышцы такими же упругими, как в шестнадцать лет; мне казалось, что я не просто прыгаю с камня на камень, а отскакиваю от них как на пружинках.

Было очень жарко, и я решила, что не грех и искупаться — пусть это меня и задержит ненадолго, но вряд ли я буду нужна Ванде в виде вареной медузы. Но, зайдя в воду, я уже не смогла остановиться. Вода была теплой — градусов двадцать восемь, не меньше, — и не слишком охлаждала. Но для меня вообще плавать — занятие более естественное, чем ходить, и я сразу же почувствовала себя в своей стихии; немного поплавав, я вернулась за своими вещами, чтобы продолжить свой путь по морю, — что для меня каких-то полтора километра! А вещи — подумаешь, юбку оберну вокруг талии, а кроссовки привяжу шнурками к бретелькам купальника. Конечно, это будет тормозить мое продвижение, но не слишком сильно. Чтобы искупаться, я зашла в воду в самом неудачном месте, и выбраться обратно на берег оказалось делом непростым. Прибрежные валуны были густо облеплены водорослями, и мои ноги скользили по ним, не находя опоры. Кое-как, чуть ли не на карачках, я все-таки умудрилась доползти до брошенных предметов моего скудного туалета, которые все равно уже намокли — я, как выяснилось, оставила их в пределах досягаемости волн.

Казалось, сама судьба толкала меня на заплыв. Подобрав вещички, я выпрямилась во весь рост, но не удержалась, поскользнулась на склизких камнях и упала; уже падая, я инстинктивно сгруппировалась и грохнулась не слишком сильно — постаралась отклониться в сторону моря, и вода смягчила мое падение. Я даже удивилась, услышав громкий звук, не могла я удариться о воду с таким шумом! Приземлилась я, вернее, приводнилась, удачно, руки-ноги были целы, и я не ощущала никакой боли. Потом поняла, что грохот был вызван вовсе не моим падением: на том месте, где я только что стояла, лежал здоровенный булыжник.

И тогда меня замутило; я почувствовала, как холод пробежал по телу — это в теплейшей-то воде! Наверное, если бы я находилась в эту минуту на берегу, покрылась бы липким потом — потом страха. Но я уже наполовину была в море и отползла подальше от берега, двигаясь, как многоножка, как какая-то неуклюжая ящерица, — не до изящества мне было. Потом я поплыла, но, отплыв метров на двадцать, замерла и стала внимательно рассматривать нависавшую над узенькой полоской прибрежных камней скалу.

Здесь я чувствовала себя уже в безопасности, и тошнота прошла, хотя сердце билось еще неровно; я ненавижу это ощущение — чувствовать телом свой пульс.

Повинуясь инстинкту, я распласталась на воде, задрав голову; тело расслабилось и отдыхало, а глаза цепко обшаривали поверхность скалы. Откуда летел тот камень, который чуть не стал последним событием в моей жизни? Просто сорвался, подточенный бесконечными ветрами и ураганами, или… Или его бросили сверху, бросили намеренно — и очень метко? Ведь если бы я случаем не поскользнулась, то лежать бы мне под этой скалой с разбитой головой! Конечно, наверху никого не было видно; впрочем, ведь и прапорщика, потерявшего фуражку, снизу рассмотреть было невозможно. Если кто-то намеревался меня убить, то он сто раз мог отойти от края обрыва, пока я приходила в себя и отплывала от берега. Тем более, насколько я помнила, именно в этом месте верхняя дорога очень близко подходит к обрыву.