Господи, я ведь совершенно о нем позабыла! Нет, не хочу снова видеть доктора А-Кима!
Во Внукове было тоже далеко не холодно, но на летном поле дул сильный ветер. Я накинула на голые плечи заштопанную синюю рубашку — больше для приличия, чем для чего-нибудь другого. Вид у меня, со всклокоченными, выгоревшими волосами, в старом, полинявшем сарафане, был, наверное, не менее дикий, чем у наших актеров… Ничего, Москва переживет.
Против обыкновения багаж привезли очень быстро, и мы поволокли свой груз к выходу — туда, где на площади нам предстояло ждать 511-го автобуса до Юго-Запада. Но когда мы вышли из дверей аэровокзала, Ника, поставив на землю сумку, схватила меня за локоть. Я проследила за направлением ее взгляда — и встретилась глазами с Алексом.
Стройный, загоревший, беловолосый, в аккуратной городской одежде, он стоял рядом со старой «Волгой», серой с темными заплатками, явно знававшей лучшие времена. По всем канонам жанра я в это мгновение должна была испытать прилив необузданной радости, вызванной неожиданной встречей. Как ни странно, но мною в этот момент овладело совсем другое чувство — чувство узнавания. Я узнала его машину — Алекс как-то вечером долго рассказывал мне ее историю; за этой «Волгой» вился криминальный хвост, в ней когда-то погибла любовница прежнего владельца, отравившаяся выхлопными газами, автомобиль потом переменил несколько хозяев, но приносил одни несчастья, и Алекс с приятелем купили его напополам за бесценок.
Господи, какая же чертовщина лезет в голову в такой момент!
Алекс был уже рядом; я видела, что он так же смущен, как и я. Впрочем, не успели мы поздороваться как следует, как нам пришлось подхватить свой багаж и тащить его к машине — мы остановились на самом проходе, нас все время толкали и говорили нам неласковые слова. Алекс как джентльмен нес две сумки и тяжеленный Викин чемодан; когда мы были уже совсем рядом с серым страшилищем, замки на чемодане не выдержали, он раскрылся, и содержимое его посыпалось на асфальт. Первым из него выпал огромный камень, он с грохотом стукнулся о мостовую и покатился дальше, угрожая отдавить мне ноги; я подпрыгнула, и булыжник, потеряв ускорение, в конце концов уютно притулился у переднего колеса автомобиля.
На мгновение мы онемели и остолбенели, потом дружно начали хохотать. Хохотала Ника, прислонившись к Алексовой «Волге» — ноги ее не держали. Смеялась, сняв очки, Вика, наиболее пострадавший элемент, она не держала зла, хотя пробормотала сквозь зубы в промежутках между приступами смеха:
— Скорее всего это Вадик! Ну шутник, узнаю точно — убью!
Сдерживая приступы смеха, Алекс наклонился и неуклюже запихивал Викины тряпки обратно. Но когда Вика сказала:
— Захвати и камень тоже, это как-никак память об Ашуко, пригодится маме как гнет для солений, — то он не выдержал, бросил свои попытки собрать вещи и, одной рукой обняв меня за плечи, позволил себе всласть посмеяться — в унисон со мной. И вот так мы стояли и хохотали как сумасшедшие, и окружающие смотрели на нас, как на сбежавших из дурдома.
Рука Алекса сползла с моего плеча, скользнула под рубашку и под ее покровом добралась до правой груди. Чувствуя кожей его ласковые пальцы, нежно ее сжимавшие, я подумала, что, может быть, возвращение в Москву — еще не конец и сезон любви не завершается в Ашуко.
