Сезон дождей - [27]

И когда в квартире раздался звонок, все облегченно вздохнули – наконец-то явились.

После первых поцелуев, поздравлений, объятий, расспросов и советов все направились в гостиную.

– Кто этот болван? – спросил Наталью отец, кивнув головой в сторону Рунича в мятых джинсах.

– Наш свидетель, товарищ Евсея, – ответила Наталья.

– Чистый битник! – буркнул Сергей Алексеевич. – Потом и пол не отмыть.

С самого начала, испросив разрешение у хозяина квартиры, инициативой овладел Семен Самуилович. Дождавшись, когда гости рассядутся за столом, дядя Сема поднялся с бокалом в руке.

– Что такое свадьба?! – громко вопросил он, обведя всех веселым взглядом. – Свадьба, это торжественное начало бракоразводного процесса.

– Наум! – тотчас воскликнула Антонина Николаевна. – Скажи своему умнику-брату, что он не у себя в больнице, где можно говорить пациентам всякое хамство, а те молчат в надежде на выздоровление.

– Сема! Ты по-моему еще не пьян, – покорно вставил Наум Самуилович.

– А что! – оживился отец Натальи. – Он остроумный человек, ваш доктор.

– Так я специально говорю, чтобы вас развеселить, Сергей Алексеевич, – не унимался дядя Сема. – Любая шутка годится для того, чтобы на свадьбе стало весело.

Евсей и Наталья сидели в центре стола. Рядом с новобрачными, по обе стороны, согласно ритуалу, расположились отцы – Наум Самуилович и Сергей Алексеевич, решивший плыть по течению и не высказывать свое мнение по поводу замужества дочери. Чего особенно остерегалась Татьяна Саввишна. Еще на кухне она сказала доверительно своей свекрови:

– Эта свадьба, как прогулка по минному полю.

– Все образуется! Главное, чтобы дети друг друга любили. – На что так же доверительно ответила Антонина Николаевна.

Татьяна Саввишна воскликнула: «Аминь!» и перекрестила свекровь.

И теперь, сидя рядом с мужьями, матери новобрачных обменялись понимающим взглядом.

Рунич и Зоя за столом оказались рядом. Рунич не думал, что на свадьбе у Евсея будет так мало гостей. Какие-то старые пердуны, не с кем словом обмолвиться. Не с этой же пигалицей, с волосами мышиного цвета и очками на кончике остренького носика, один вид которой приводил в уныние. Едва усевшись, Рунич бросил робкое: «Горько!», но никто не отреагировал, и Рунич притих, сосредоточив внимание на закусках. И Зоя – всегда активная и компанейская Зоя – внезапно оценила всю серьезность ситуации. Даже там, в убогом и сыром загсе ей все представлялось игрой, но сейчас, за столом, она вдруг почувствовала себя лишней в жизни Натальи. Что-то закончилось, прервалось, и Зоя это поняла. Она не слышала, о чем говорил дядя Евсея, этот доктор со смешными оттопыренными ушами. Видела, как Евсей и Наталья поднялись с места и неловко, по-детски, поцеловались. И Зоя еще раз отметила бледно-розовое платье подруги, затянутое в талии, платье расширялось на бедрах и рельефно проявляло высокую грудь. Шею Натальи украшало серебристое колье, странно, в загсе вроде его не было.

Зоя обвела взглядом гостиную. В этот дом она уже приходила, и каждый раз открывала для себя что-то новое. Многие вещи привез после войны из Берлина дед Натальи по материнской линии, генерал. И картины, и мебель, и посуду за хрустальными стеклами черного буфета, и удивительную пианолу, которая сама играла, точно по волшебству манипулируя клавишами.

– Налить тебе вина? – снисходительно проговорил Рунич, наклонившись к Зоиному уху.

Зоя отрицательно качнула головой. Рунича она недолюбливала. Особенно после недавней истории в электричке, когда вся компания возвращалась из Комарово. Тогда псих Левка Моженов, раздевшись по пояс, принялся клянчить милостыню у пассажиров и схлопотал бутылкой по голове от какого-то ревнивца. Это Рунич науськал пьяного Левку сесть на колени девушки. Хорошо Левка отделался только побитой физиономией.

Погруженная в печальные мысли, Зоя краем уха слышала обрывки фраз, поздравления и напутствия молодым. И те вновь поднимались, целовались и без промедления садились на место. О чем-то мямлил отец Натальи. Грузный и тяжелый, он возвышался над столом, а полы его пиджака мазались в тарелке с фаршированной рыбой. Мать Натальи пыталась убрать тарелку, но Сергей Алексеевич не давался, продолжая что-то бубнить о вечных ценностях семейной жизни. Отец Евсея хоть и решительно поднялся, чтобы изречь нечто важное, но лишь икнул, извинился и сел, так и не начав речь, чем вызвал общий смех. Антонину Николаевну поведение мужа смутило, она о чем-то спросила его на ухо. И, успокоившись, поднялась с бокалом вина в руке. Тост Антонины Николаевны – мудрый и теплый – Зоя выслушала с начала и до конца. Антонина Николаевна вспомнила детство и юность Евсея, или, как она его назвала – Сейки, в этом загадочном для Зои городе Баку. Оказывается, Евсей был не такой уж и умный.

Хулиганил, прогуливал уроки, а в девятом классе вообще остался на второй год – не сдал переэкзаменовку по азербайджанскому языку, хотя разговаривал на том языке не хуже самого учителя. Еще Евсей слыл среди школьников завзятым бабником. Не было ни одного вечера в женской школе – а в те времена мальчики и девочки учились раздельно, – чтобы Евсей пропустил танцы и не увел с вечера очередную подружку.