Сезанн - [66]

Оллер даже представить себе не мог, что за этим последует. В припадке ярости, совершенно собой не владея, Сезанн набросился на него с криком. Он сыпал оскорблениями и в его адрес, и в адрес их друзей-художников. Оллер, замерев в оцепенении, слушал, как Поль орал, что Писсарро «старый дурак», а Моне «себе на уме», и изливал на всех них своё презрение: «Лишь у меня одного есть темперамент, лишь я один умею пользоваться красным!» А спустя два дня Оллер получил следующее безумное письмо:

«Сударь, повелительный тон, в котором вы разговаривали со мной последнее время, и та бесцеремонность, которую вы позволили в отношении меня в момент вашего отъезда, мне совсем не по нраву. Я принял решение не принимать вас в доме моего отца. Как видите, уроки, что вы вздумали мне преподать, не пропали даром. На том и прощайте».

Оллер рассказал эту печальную историю Писсарро, чем очень его расстроил. Сезанн, судя по всему, совсем потерял рассудок. «Ну, разве не грустно, разве не жалко, — писал Камиль Писсарро сыну Люсьену, — что человек, наделённый столь замечательным талантом, совсем не умеет владеть собой?»

ПРИЗНАНИЕ

Сезанн находился в Эксе, когда осенью 1895 года в Париже началась подготовка к его первой персональной ретроспективной выставке. Немыслимая ранее вещь! Это событие состоится исключительно благодаря Амбруазу Воллару, уступившему настоятельным просьбам Писсарро, озабоченного тем, что его старинный друг по-прежнему подвергается остракизму. Правда, некоторые сдвиги в его судьбе всё же наметились: несмотря на козни художников официальной школы во главе с бесподобным Жеромом, дело с посмертным даром Кайботта удалось, наконец, урегулировать, и отныне в Люксембургском музее будут висеть две картины Сезанна: «Эстак» и «Ферма в Овере-на-Уазе».

Воллар успешно продвигался вперёд по избранному им пути. Он снял помещение под лавку на улице Лаффит, где была сконцентрирована торговля произведениями живописи, и с повадкой обманчивого безразличия раскапывал, выискивал, выуживал интересные вещицы, чтобы выставить их у себя и выгодно перепродать. Выставка работ Сезанна должна была состояться как раз в этой его лавке. Тогда ещё подобные заведения никто не называл «галереями».

Сезанну и Воллару встретиться пока не довелось. Торговец картинами напрасно искал случай повидаться с художником, чтобы рассказать ему о своём проекте, — Сезанна в Париже уже не было. В конце концов Воллар оказался перед дверью его квартиры на улице Лион-Сен-Поль и наткнулся на сына художника, Поля-младшего, деловой хваткой намного превосходившего отца: он немедленно написал художнику, дабы испросить его согласие на проведение выставки, и получил его.

Сезанн не почтил это мероприятие, устроенное в его честь, своим присутствием. Понимал ли он вообще значение этой выставки? В Эксе он, судя по всему, немного пришёл в себя и решил вспомнить былое. 8 ноября Поль отправился на экскурсию в Бибемю, к подножию горы Сент-Виктуар с Амперером и Солари. Жизнь этих двух его друзей была далека от благополучия. Сомнительное творчество, почти нищенское существование. Время от времени Сезанн угощал их хорошим обедом. И вот они втроём выбрались на природу и наслаждались пейзажами, залитыми осенним светом. Шато-Нуар, бибемюские каменоломни, пикник в Сен-Марке. Этот чертяка Сезанн несмотря на свой диабет мог по-прежнему часами шагать, не зная усталости. Амперер семенил за ним, временами изрыгая ругательства. Ужинали они в Лe Толоне и выпили больше, чем следовало бы. На обратном пути Амперер споткнулся, упал и сильно расшибся.

В другой раз Сезанн вместе с Солари предпринял восхождение на Сент-Виктуар. Подъём был сложным, им пришлось преодолеть тысячу метров, но Сезанн и тут не жаловался на усталость. Обедали они на вершине горы, откуда открывался изумительный вид на весь Прованс до самых предгорий Альп. Спускаясь вниз, Сезанн разошёлся и, как в молодости, попытался взобраться на сосну. Но время вспять не повернуть…

Но эта первая выставка работ Сезанна стала настоящим культурным событием, и друзья художника сразу же оценили её значение. Впервые им представилась возможность проследить по собранным в одном месте полотнам траекторию развития эстетики художника, неоспоримый рост его мастерства. Писсарро, Дега, Моне, Жюли Мане (племянница Эдуара) не могли скрыть своего удивления. «Никто даже не подозревал, что поначалу Сезанн, как и все мы, испытывал на себе влияние Делакруа, Курбе, Мане и даже Легро[218], — писал Камиль Писсарро, — в Понтуазе он испытал на себе моё влияние, а я — его».

Все друзья Сезанна тут же принялись покупать его картины. «Мой восторг ничтожен в сравнении с восторгом Ренуара», — писал тот же Писсарро сыну. Картины Сезанна купил Моне, и Дега тоже купил, хотя всё это могло достаться им совершенно бесплатно — Поль всегда щедро раздавал свои работы друзьям. Но это был своего рода жест, способ оказать поддержку художнику, засвидетельствовать ему уважение и восхищение. Есть люди, которые умеют схватить удачу за хвост, у которых есть нюх. Воллар был из их числа. Именно он получал сейчас дивиденды за всех: за самого художника, чей долгий и упорный труд практически в подполье выпестовал его талант и позволил, наконец, заявить о себе; за папашу Танги и доктора Гаше, бескорыстно поддерживавших Поля в трудные для него времена; за его преданных друзей-художников, никогда не терявших веру в него и терпевших его экстравагантное поведение и непростой характер. Да, теперь все смогли разглядеть его талант. То, что раньше воспринималось как причуды безумца, оказалось стройной и прекрасно разработанной системой. Его творчество могло нравиться или нет, но не признать его существование было невозможно: оно являло собой целый мир, необъятный и удивительный по силе воздействия.