Сезам, закройся! - [37]

– Я думаю, что его уже сожрали местные жители, – неудачно пошутил полковник.

– Странно, неужели твердый, жесткий и пропитанный вонючей краской ботинок лучше, чем вкусная, сочная и мясистая нога? – подхватил Овчинников и вдруг завопил благим матом.

– Ты что? – растерянно спросил Рязанцев.

– Кусается, гад, – сказал Богдан и поднял за ногу большого муравья. – Термит? – спросил он, рассматривая мозгоеда при свете зажигалки.

– Не знаю, – растерянно ответил полковник, рассматривая насекомое. – Тут вообще сплошные уроды в лесу. Они в этом НИИ так и плодятся, так и плодятся! А потом эта дрянь разбегается по окрестностям. Они, может, и не хотели бы, чтобы эти сволочи покидали стены института, но разве их удержишь…

– Это все Утюгов, – мрачно кивнул Овчинников. – Безнаказанность его окончательно развратила.

Мозгоед вывернулся и быстро побежал по рукаву Богдана, перепрыгнул на шею и ринулся к уху, но тот сшиб его прицельным щелчком.

– Вот букашка вонючая, – покачал головой Овчинников, – еще и в уши лезет! Не нравится мне этот муравей. Не забывайте, что я отработал у Утюгова несколько лет и все его штучки-дрючки знаю. Он вообще ничего хорошего сделать не может, только гадости одни.

Мужчины еще некоторое время сосредоточенно рылись в грязи, пытаясь отыскать утонувший ботинок, но так ничего и не нашли.

Лариса вытаскивала кирпич за кирпичом. Работа спорилась, дырка в стене становилась все шире и глубже. При этом светлые волосы Ильиной постепенно высыхали, и насекомые приближались все ближе и ближе к голове.

– Лара, быстрее! – подбадривала саму себя девушка.

Еще один кирпич со стуком упал на пол. Ильина покрепче сжала в длинных тонких пальцах поцарапанную и погнутую о камни пряжку и принялась с остервенением отковыривать следующий твердый глиняный параллелепипед. Девушка поцарапала палец, но даже не заметила этого. Отчаяние гнало ее вперед, не позволяя остановиться и вытереть кровь. При этом ее мысли бродили очень далеко от сырого и холодного карцера.

– Когда-то Гришин, будучи в крепком подпитии, рассказал мне легенду о кровавом обмылке, – сказала девушка вслух, – но я не поверила ему. Во-первых, он был пьян. А во-вторых, он был пьян очень сильно. Но вдруг обмылок и правда существует?

Лариса вздохнула и усилием воли отогнала от себя эти мысли. Кровавый обмылок, представляющий собой красную мягкую субстанцию, по слухам, представлял собой препарат широкого спектра действия, нивелирующий предварительно сделанные вмешательства в ДНК живого существа. Другими словами, это был антидот, причем универсальный.

– Но, как ученый, я могу сказать, что подобная штука не может существовать, – пожала плечами Лара. – Это просто слухи, которые люди распускают в нашем НИИ от отчаяния.

Она упорно ковыряла стену.

– С другой стороны, я ни разу не видела никого, кто бы действительно получил от Утюгова противоядие, снимающее негативные последствия генной инженерии. Значит ли это, что на самом деле наши уродства необратимы? И еще одна загадка – кто является тем самым мистером или миссис Х, который…

Еще один кирпич упал прямо Ларисе на ногу. Девушка вскрикнула и несколько секунд, согнувшись, прыгала по камере на одной ноге, стараясь не стукнуться головой о потолок. После того как боль утихла, Ильина приложила ухо к стене. Шумело уже совсем рядом. Она протянула руку вперед и коснулась чего-то холодного, мокрого и гладкого.

Это была толстая железная труба. Лариса взяла из кучи один кирпич и ударила по ней.

– Ба-ум! – раздался громкий низкий звон.

Ильина ударила еще раз, опять и опять, намереваясь пробить железное покрытие, но труба не поддавалась. Она оказалась крепче, чем думала Лара.

Лиза, в прошлом удачливый наемный убийца, а ныне беспомощная раненая девушка, дрожащая от лихорадки, лежала на подстилке из листьев, пропитанных ее спекшейся кровью, и молилась. Она очень давно не обращалась к богу, с того самого дня, когда, убив свою первую жертву, обнаружила на груди под крестом, который она носила скорее по привычке, чем из религиозных соображений, большое воспаленное пятно.

– Раздражение. Видимо, из-за металла, – пожала тогда плечами Минина, сняла крестик, положила его на полочку в ванной и больше никогда не надевала.

Сейчас же, корчась от боли, Лиза пыталась вспомнить хоть одну молитву, но ничего не приходило ей в голову. И это начинало беспокоить девушку больше, чем тот факт, что она не помнит ни своего имени, ни фамилии, ни родных, ни подробностей своей жизни.

– Бог очень добр, – сказала она вслух, – он мне поможет.

Больше ей не на кого было надеяться. Елизавета подняла дрожащую руку, пытаясь нащупать на груди крест, но там ничего не было.

Что-то большое и лохматое вбежало в нору. Лиза попыталась присмотреться, но перед ее глазами все плыло. Раздался негромкий стук о землю, как будто на пол норы поставили чемоданчик, а потом тихий скрип и шуршание. Еще секунду спустя губ Мининой коснулось что-то круглое и очень горькое.

«Таблетка», – поняла Лиза, пытаясь проглотить предмет, но ее рот пересох, язык стал шершавым, как наждак, и лекарство никак не проталкивалось в распухшее горло. Девушка закашлялась, кровь, остановившаяся было, снова полилась из ее ран.