Сейф олигарха - [2]

Некоторых клиентов, особо важных, Хохлов посещал сам. Таких, например, как банкир Прокопов. Этот мог позволить себе оборудовать кабинет мануальной терапии на дому – выбираться к Хохлову ему некогда. Даже во время сеанса над ухом у него беспрерывно трещал телефон. Правда, на звонки в это время отвечал референт, худосочный и бесстрастный, точно кукла, вылепленная из белой глины. У Прокопова образ жизни сидячий, позвоночник никудышный, доставлявший ему до встречи с Хохловым невыразимые страдания.

Люди, которые в силу своей молодости или завидной наследственности с подобными проблемами не сталкивались, не в состоянии понять, как отравляют жизнь эти невидимые глазу изменения в позвоночном столбе, эти костенеющие, теряющие подвижность сочленения! Каждое движение становится настоящей пыткой, от боли перехватывает дыхание, а тело делается неуклюжим, как старомодный комод на пузатых ножках. Больной позвоночник может убить любую мечту, сбить с ног любого энтузиаста – так считал Хохлов. К счастью, у него самого с этим делом проблем не было, но он видел, как страдают пациенты, и был уверен, что понимает их лучше, чем кто бы то ни было.

Взять того же Прокопова. Хохлову редко приходилось встречать в жизни столь энергичных людей. Прокопов постоянно был заряжен на покорение каких-то вершин: финансовые пирамиды, суперпроекты, благотворительность, осуществлявшаяся с большим размахом, политика – всего не перечислить. На личную жизнь, как ни странно, тоже оставались силы. Прокопов обожал морские купания, возню со штангой и драгоценные камни, особенно изумруды, собрал даже приличную коллекцию.

В изумрудах Хохлов большой беды не видел, морские купания даже рекомендовал, а вот штангу запретил категорически и был в душе горд, что может диктовать что-то такому могущественному человеку.

И надо сказать, что после знакомства с Хохловым Прокопов будто заново родился. Правда, он нуждался в постоянной поддерживающей терапии, и приходилось повторять сеансы, но так, по мнению Хохлова, было даже справедливо – связь с Прокоповым терять очень не хотелось. Их отношения быстро перешли грань формальных: заказчик – клиент. Прокопов относился к своему врачевателю очень тепло, называл его «спасителем» и «чудотворцем», частенько оставлял ужинать, угощал виски и даже грозился показать коллекцию драгоценных камней, что было у Прокопова признаком особенного расположения к человеку. Правда, времени на это все никак не находилось. Хохлов не особенно переживал по этому поводу – к драгоценностям он был равнодушен, но непременно собирался напомнить банкиру о его обещании. Человеческая близость – вот истинная драгоценность, и уж ее-то Хохлов не хотел упускать ни в коем случае.

На утренний туалет и завтрак у Хохлова ушло совсем немного времени. Человек он был собранный и рациональный. И завтрак совсем легкий – негоже заниматься физической работой с полным желудком. А профессия Дмитрия Викторовича Хохлова требовала не одних умственных усилий, это настоящая мужская работа. Было в ней что-то схожее с профессией скульптора – своими руками Дмитрий Викторович лепил человеку новое крепкое тело взамен износившегося. Действительно, в некотором роде чудо.

Машину свою, «Форд» предпоследней модели, Дмитрий Викторович оставлял на платной стоянке в двух шагах от дома. Была у него слабость к американским машинам, которой он и сам не мог объяснить. И, что бы там ни говорили о надежности и оснащенности японских и европейских машин, Хохлов почему-то всегда останавливался на американской модели. Должно быть, с юности отложилось в памяти, что Америка – страна, где люди живут на колесах, а значит, понимают в этом толк.

При машинах дежурили молодые ражие парни с тяжелыми, как утюги, челюстями. Их позвоночники были пока еще гибкими и надежными, а потому Хохлова они знать не знали и даже здоровались с ним не всегда. Дмитрий Викторович не любил подобную публику. Он никогда не мог понять молодых, полных сил людей, которые, вместо того чтобы переворачивать мир, строить карьеру или штурмовать вершины, занимались каким-нибудь непыльным бесперспективным делом – сторожили чужие машины, торчали за прилавком или мели улицы. Дмитрию Викторовичу подобный образ жизни казался притворством, маскировкой, за которой непременно должна была скрываться какая-то неприятная тайна. Потому и к сторожам на автостоянке он относился с легкой настороженностью. Впрочем, все машины у них всегда в абсолютном порядке.

Ехать Дмитрию Викторовичу нужно на Воробьевы горы. Прокопов предпочитал почему-то жить именно там, хотя с его возможностями запросто можно обосноваться где угодно. Правда, в своем корпусе Прокопов занимал целый этаж и жил совершенно обособленно. Еще у него имелся загородный дом, поместье, как он сам говорил с легкой иронией, но там Хохлов у него ни разу не был.

Над Москвой только начинало прорезываться утро, пробок на улицах пока не намечалось, воздух почти свеж и прохладен. На стеклах машины быстро подсыхала ночная испарина. Время у Хохлова рассчитано почти математически точно – через двадцать минут он должен уже оставить машину на площадке перед многоэтажным корпусом, через двадцать одну – доложить о себе охранникам при входе (личной охраны Прокопов дома не держал), а через двадцать две уже подниматься в лифте на девятый этаж, который Прокопов шутливо называл «своим девятым небом».