Сеятели смерти - [22]

Наступило молчание. Наконец я осторожно заметил:

— Знаешь, самое смешное, что я действительно приехал сюда провести медовый месяц. — Она ничего не ответила, и я продолжал: — Разумеется, это вовсе не означает, что я ушел в отставку.

Она слабо улыбнулась.

— Надеюсь.

— Мне надо разузнать об этом деле поподробнее, прежде чем я свяжусь с Вашингтоном. А что если мы поужинаем сегодня вместе, и ты мне все выложишь начистоту?

— Давай. Ты хочешь ужинать здесь? Я бросил взгляд на роскошный зал ресторана, начинающийся сразу же за коктейль-холлом, и ответил:

— Здешние официанты вызывают у бедняги деревенщины из Нью-Мексико комплекс неполноценности. Кажется, недалеко от Пикадилли-серкус есть ресторанчик, где можно расслабиться и спокойно поговорить.

— Как скажешь.

Она завернулась в меха и подождала, пока я встану и с истинно джентльменской учтивостью помогу ей подняться. Потом она натянула перчатки, подхватила сумочку и улыбнулась мне через плечо, давая понять, что готова.

Мы вышли из коктейль-холла, а потом, миновав вестибюль, оказались на улице. Лес был тут как тут. Швейцар не успел даже предложить нам свои услуги, как серебристый “седан” мягко подкатил к тротуару. Вадя остановилась и бросила на меня подозрительный взгляд.

— Просто у меня в Лондоне есть друзья, — пояснил я. — Залезай!

Она нахмурилась и, скептически оглядев “роллс-ройс”, снова посмотрела на меня.

— Знаешь, не то что бы я тебе не доверяла, милый, но я бы предпочла такси.

— Разумеется! — сказал я, встав сзади почти вплотную к ней. — И все-таки садись, а то, если мне придется стрелять в тебя с такого угла, твоя кровь и внутренности заляпают этот чудесный автомобиль, что было бы очень досадно, не так ли?

Глава 8

Автомобиль тронулся, и некоторое время все молчали. Вадя чуть шевельнулась и подняла руки, точно намереваясь поправить меха. Я тут же вытащил свой тупорылый револьвер и помахал им перед ее носом.

— Руки! — строго предупредил я. — Как-то я знавал одну девицу — между прочим, твою коллегу, — у которой была занятная меховая накидка, очень похожая на твою. Девчонка мертва, бедняжка.

Вадя бессильно уронила руки на колени.

— Ты совершаешь ошибку, Мэттью, — спокойно произнесла она.

Возможно, она была права, но в ту минуту я не мог позволить себе опрометчивые поступки.

— Такое с нами случается. Я ошибаюсь, ты ошибаешься. Ты же не хотела бы, чтобы я всегда действовал без промаха и вечно тебя разоблачал!

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать... Наш шофер с аристократической внешностью проговорил, не поворачивая головы:

— За нами следует какой-то “мини”, сэр. Я не сразу вспомнил, что так британцы любовно называют свои крошечные “моррисы” и “остины”, которые ничем не отличаются друг от друга, за исключением фирменных финтифлюшек на капоте, и у которых движок установлен сикось-накось, чем обеспечивается мудреный привод на переднюю ось, а колеса позаимствованы у мотороллеров. Я не обернулся, а поглядел на Вадю. Ее лицо оставалось непроницаемым. Ну, чего же еще от нее ждать!

— Все в порядке, шофер! Подержите их на коротком поводке. Чем короче — тем лучше. Если я не получу желаемую информацию от этой женщины, возможно, мне придется обратиться к ним за помощью. Вы сможете позаботиться о том, чтобы они нам не помешали?

— Разумеется, сэр.

Вадя нервно завозилась рядом со мной.

— Послушай, Мэттью...

— Не сейчас, — сказал я. — Тебе еще представится возможность поговорить... позже.

До конца поездки мы не проронили ни слова. “Роллс” остановился на грязной мрачной улочке, застроенной одинаковыми угрюмыми домами в несколько этажей. Я понятия не имел, где мы. Лондон город большой, и немногие иностранцы хорошо его знают. Лес вышел и, обойдя автомобиль, открыл мне дверь. Я осторожно вылез, держа Вадю на мушке. Она вышла следом.

— Первая дверь направо в бельэтаже. Ах да, — поправился наш водитель, — вы, американцы, говорите: второй этаж. Вам нужно подняться на один пролет, сэр.

— Замечательно.

— Я буду вас ждать, сэр. Вам никто не помешает.

— Спасибо! Пойдемте, миссис Дюмэр!

Вадя открыла было рот, но передумала. Она начала опять оправлять свои меха, но, завидев ствол моего “тридцать восьмого”, сразу бросила это занятие. Она резко повернулась и зашагала в дом. Входная дверь оказалась не заперта. Пыльный подъезд, слабо, но достаточно освещенный, напомнил мне другой лондонский подъезд, который я все никак не мог позабыть. Идущая впереди меня женщина поднялась по лестнице, повернула направо и остановилась у нужной двери.

— Открывай! — скомандовал я.

В отличие от большинства дверей, ведущих в холл, эта открывалась наружу. Потом я понял почему: сразу же за этой дверью находилась другая, открывающаяся внутрь. Я заметил, что на Вадю звуконепроницаемые двойные двери произвели должное впечатление. Она бросила на меня косой взгляд, пожала плечами, распахнула вторую дверь и вошла в комнату. Я последовал за ней, закрыл обе двери и, заперев внутреннюю, положил ключ себе в карман.

Не считая двойных дверей, квартирка имела сообразный этому трущобному району облик. На полу лежал вытертый ковер, в углу примостился обшарпанный комод, рядом с ним — видавшая виды кровать, а посреди комнаты одиноко скучало кресло, которое сохранилось куда лучше, чем прочие предметы обстановки. На комоде стоял эмалированный таз и кувшин с водой, Из-под кровати выглядывала треснувшая ручка ночного сосуда. Источником света в комнате служила деревянная лампа, свисающая на цепи с потолка — когда-то это была газовая горелка. Несмотря на свой явно преклонный возраст, лампа прекрасно освещала помещение.