Sex Pistols. Гнев – это энергия: моя жизнь без купюр - [38]

Глен был, цитирую, музыкантом группы, и поэтому его подход был типа: «Вы не можете этого делать, это не музыка!» – «Пардон, что?» С самого начала у нас с ним вышел спор, потому что он хотел, чтобы мы были этакими денди, щеголями из Сохо, возвратом к модам. Это никогда не сработало бы – притворяться кем-то, кем мы явно не являлись, поэтому я рассмеялся прям сразу, еще до всяких обсуждений. «Послушай, мы ж не денди, зачем нам ими казаться?» Мне казалось, все это должно исходить от настоящего хардкора, реальных эмоций. Нельзя просто взять из воздуха какую-то фантазию и думать, будто тебе это подойдет, будто это понравится и всем остальным. Подобное отношение достойно всяческого презрения, как по мне.

Сам того не желая, Глен оказался очень полезен. Иногда действительно нужно столкнуться с направленным на тебя негативом – это великая движущая сила, она заставляет тебя работать усерднее. Когда же из всех этих провальных первых опытов начало что-то вырисовываться, складываться, скажем так, некая мелодия, это было просто фантастически. Наши попытки исполнять чужие песни, особенно The Who, были великолепны. Я на самом деле ощутил, что мы группа, и мне нравилось это чувство.

Мы могли бы и должны были больше общаться друг с другом, но этого так и не произошло. Если Малкольм и приходил на репетиции, то только для того, чтобы забрать Стива, Пола и, возможно, Глена, у которых обычно были дела поважнее. Он брал их с собой в эти очень важные обеденные клубы, в которые ему нравилось ходить самому. Я всегда понимал и знал наверняка, что даже не рассматриваюсь как часть этой социальной жизни. Поэтому и никогда особо не утруждал себя просьбами после одного или двух отказов. Слушая неловкую ложь о том, что «о, э-э, нет, у нас нет возможности взять еще одного» или как бы там ни было, ты все прекрасно понимаешь и больше не возвращаешься к теме.

Не думаю, что Малкольм вообще любил музыку. Для него это был просто шум, который сопровождал его экзотическую одежду будущего человеческой расы. Он не совсем понимал важность музыки и ее социальную значимость. Ну и в самом деле, с какой стати ему это понимать, если до нашего появления этого реально было не так уж много. Что подразумевалось под социально значимой песней до Sex Pistols? Да какой-нибудь тоскливый фолк-певец, терзающий акустическую гитару. О господи – тьфу!

Была у нас одна интересная встреча в пабе на Тоттенхэм-Корт-Роуд. Мы немного поссорились, и Малкольм познакомил нас с «Кровавой Мэри». «Ого, они так коктейль называют? Вкус у него отличный, и от водочного привкуса не страдаешь, а эффект тот же». Потрясающий вечер! Где-то на заднем фоне заиграл «Working Class Hero» Джона Леннона, а я хорошо знал эту песню. Я сказал: «Вот! Вот социальная значимость как она есть, мой стиль» – и тут, кажется, до Малкольма дошло, откуда я вышел. Не знаю, произвело ли это на него хорошее впечатление. С тех пор мы почти не разговаривали – очень странно. Ему совсем не хотелось двигать горы, ему хотелось перетряхивать кучки блесток.

А тем временем я почти сразу же занялся написанием текстов. Вот что дал мне Стив, весь этот взрыв энергии. Он был для меня как бриллиант. Потрясающий, великолепный, блестящий, с прекрасными возможностями. Я превратился в настоящий динамит, едва только все двери распахнулись, и я получил возможность петь. Я действительно пошел на это. Я сразу же принялся сочинять и так писал и писал все это время. Слова просто вытекали из меня, вся эта сдерживаемая внутри хрень, к которой раньше у меня не было возможности стремиться, к которой у меня не было никаких амбиций, внезапно нашла свою цель. Фантастика! Великолепно!

Было много, очень много текстов, с которыми я игрался по первости. Сейчас уже не помню, но, кажется, один из них был об архангеле Гаврииле, отшлепавшем Католическую церковь. Я мог бы и в самом деле сотворить нечто подобное, но то, что в конце концов было выпущено, – это то, в чем чувствовались энергия и усилия. Все остальное я рассматриваю как, знаете, костистую часть бараньей шеи, которую лучше всего оставить на полу разделочной. Все, что так и не было закончено, является таковым по очень веской причине.

Первая вещь, которую мы репетировали, кажется, была «Mandy». Я как-то оказался в доме этой девушки, Мэнди, на вечеринке, и она сделала нечто похожее на пунш, используя Southern Comfort, мартини и какой-то фруктовый сок, в котором тоже был алкоголь, ликер и лед. Я выпил так много, что мне потребовалось два дня, чтобы прийти в себя, – Джон Грей, Дэйв Кроу и Сид дотащили меня тогда в родительский дом. Я могу время от времени быть существом чрезмерной глупости. Причем прекрасно знаю обо всех предупреждающих знаках, и все равно меня накрывает, и я набираюсь. Мне, как правило, не хватает тонкости. Может быть, потом когда-нибудь до меня и дойдет, как это все работает, ну, идея быть тонким. Но в любом случае это была тема моей первой песни – не стоит, наверное, записывать, а?

На репетициях кто-то что-то играл, а я типа: «О, у меня есть для этого пара слов» – абсолютно непредвзятый, спонтанный подход, который, я хорошо знаю, может и совсем не сработать. Но для нас это было так, и с тех пор я придерживаюсь этой методики. Так было в «Пистолз», знаете ли, добрых две недели. В углу всегда кто-нибудь играл что-нибудь просто так, от души и сердца, а я прислушивался, ловил момент. Потом резко вскакивал: «Почувствуйте это!» Я обычно пишу песню уже с готовой мелодией в голове, я просто пытался встать и спеть ее, прямо с места в карьер. Иногда невозможно было спеть то, что я написал, и тогда я просто набрасывал на листке пришедшую в голову идею.