Сэвилл - [23]

— Ну вот, — сказала она. — Ты ведь проголодался.

Он съел все, что она перед ним поставила. И кекс, и бутерброды. Они были с мясом. Он словно отправлялся в путешествие и надо было наесться впрок.

— Хочешь еще кекса? — сказала миссис Шоу, принесла коробку из кладовки, переложила кекс на тарелку, отрезала кусок и собрала крошки ножом.

Он начал есть кекс, и тут вошел мистер Шоу. Он только что встал — подтяжки у него свисали по бокам, и он не заправил рубашку в брюки. Рыжеватые волосы торчали вокруг макушки, как трава.

— Столько умял, а? — сказал он. — Вот снимем с него ботинки, а в них хлеба полно.

Когда он лег, пришла миссис Шоу и укутала его получше.

— Вот и ладно, — сказала она. — Спи крепко. — И поцеловала его. Это было в первый раз, и он увидел, что она закрыла глаза, когда нагнулась к нему. — Вот и ладно, — сказала она, подтыкая одеяло.

Некоторое время он лежал, стараясь расслышать шаги отца у них дома. Но, как обычно, там все было тихо. От соседей за другой стеной доносились смутные звуки голосов.

Утром он услышал, как мистер Шоу, собираясь на работу, льет на кухне воду в чайник.

Потом его башмаки протопали по двору, и через некоторое время заревел гудок на шахте. Отец вернется с работы только через два часа. Он представил себе, как отец выходит из клети весь черный, проходит через двор, чтобы сдать лампу, идет в раздевалку, моется, надевает пальто, берет велосипед из станка. Потом попробовал вообразить, как он едет среди светлеющих полей через холмы и иногда слезает с велосипеда и ведет его до гребня. Повороты, переезд, а еще дальше — мост над железной дорогой.

Он заснул, смутно увидел мать, лежащую в постели, какую-то незнакомую, с круглым лицом, почему-то блестящим, как стекло, и вдруг уже мчался на отцовском велосипеде, перелетая через кусты и заборы, преграждавшие путь.

Разбудили его шаги миссис Шоу на лестнице, и он сразу сел на кровати, прислушиваясь. Из-за стены их дома не доносилось ни звука.

Когда он спустился в кухню, миссис Шоу разводила огонь.

Она стояла на коленях перед очагом и оглянулась, заслонив плечом длинный подбородок.

— Вот и ладно, сейчас разожжем огонь и будем завтракать, — сказала она.

— Мой папа приходил домой? — спросил он.

— Нет, — сказал она. — Кажется, нет. Хочешь, я провожу тебя в школу?

— Нет, — сказал он и мотнул головой.

Он вышел в огород. Было еще очень рано, солнце только всходило, и от домов тянулись длинные тени.

Он поиграл в огороде миссис Шоу, высыпал золу из ведерка и наложил в него уголь, но все время оглядывался на свой дом, на окно своей комнаты. Он смотрел на бомбоубежище, на заросшие сорняками грядки — такие запущенные, заброшенные, и им сильнее и сильнее овладевало чувство, что он расстался со всем этим давно и навсегда. В конце концов он перелез через забор и постучал в дверь черного хода. Подергал ручку, потом подошел к окну и заглянул внутрь. Занавески все еще были задернуты.

Он прошел через другие дворы мимо кухонных окон, за которыми другие женщины разводили огонь и готовили завтрак, обогнул крайний дом и вышел на улицу. Он дошел до угла и посмотрел в проулок, который вел в поля, — обычно отец возвращался по этому проулку.

Наконец он сел и стал ждать. Прошел мальчишка, разносящий газеты, потом появился молочник с лошадью и тележкой.

— А, малый, — сказал он. — Раненько ты встал. Отец-то вернулся?

Он помотал головой.

Миссис Шоу вышла на крыльцо и позвала его.

— А я-то смотрю, куда это ты подевался, — сказала она. — Гляжу, во дворе тебя нет.

Она стояла и смотрела, как он моет руки.

Отца он увидел уже по дороге в школу. Он ехал по проулку, низко наклоняя голову, так что видна была только кепка, и крутил педали медленно, словно ехал откуда-то издалека, — руки были вытянуты и неподвижны, короткие ноги поднимались и опускались чуть позади туловища.

Он закричал, побежал к нему, и только тогда отец поднял голову.

— А я в школу иду, — сказал он.

— Угу, — сказал отец. — Я думал, что успею тебя повидать. Ну, как ты?

— Хорошо, — сказал он.

Глаза у отца были красные, на ресницы налипла черная пыль, щеки ввалились, точно он прикусил их изнутри.

— Я по дороге заглянул к матери.

— У нее все хорошо?

— Да, — сказал отец. — Она молодцом. — Он постоял еще немного. — Ну, иди, а то опоздаешь.

Потом нагнулся, словно ему напомнили, и поцеловал его в щеку.

— А вечером ты будешь дома? — спросил он.

— Ну… — сказал отец. — Ты иди прямо к миссис Шоу. Я вымоюсь и, наверное, опять в больницу.

— Можно мне с тобой?

— Нет. А школа как же? И детей туда приводить не позволяют. — Он отвернулся и посмотрел на поля, через которые только что проехал. — Не беспокойся, посидишь себе в школе.

— А только до двери можно?

— Нет. Тебя не пропустят через калитку.

Отец поставил ногу на педаль и начал отталкиваться.

— Веди себя хорошо, — сказал он.

В школе учительница посадила его около своего стола и давала ему разные поручения. Он принес бумагу, раздавал учебники, собирал карандаши и линейки. Во время перемены он стоял во дворе у ограды и смотрел на шахту и на ряды печных труб за ней. Всю дорогу домой он бежал бегом. Но отец уже ушел.

Мать не возвращалась полтора месяца. Под конец он решил, что она никогда не вернется, и по вечерам в постели придумывал, как он будет жить у миссис Шоу. Как-то он предложил вычистить ее медные тарелки, и она сидела рядом с ним за столом, с тревогой смотрела, как он старается, а потом брала тарелку и еще раз ее протирала. Он вскопал грядки мистера Шоу и засеял их, но то и дело поглядывал на свой огород и на дом, который теперь совсем затих, потому что отец почти все время проводил в больнице. В школе ребята сказали ему, что его мать умирает, а один мальчик постарше сказал, что она умерла, а сам следил, какое у него лицо, и нагнулся, чтобы заглянуть ему в глаза.