Сэвилл - [180]

— Так преподавать же нетрудно, — сказал он. — И возможно, если вы три месяца пометете улицы, то преподавать будете даже лучше. — Теперь и он поглядел в окно. — А подмести ее не мешало бы, — добавил он.

— Ну, возможно, у вас есть время вести философские дискуссии, но у меня его нет, — сказал директор, быстро возвращаясь к столу.

— Если не в школе, то где же еще их вести? — сказал он. — И если не с главой педагогического учреждения, то с кем же? — добавил он.

— Ну, так как: музыки больше в классе не будет или вас?

— Это вам решать, — сказал он.

— Тогда боюсь, что вас, — сказал директор. — Хотя мне и жаль. С вашим приходом регби у нас в школе прямо расцвело. Да только, черт побери, жизнь состоит не из одного регби. Считайте, что вы получили предупреждение об увольнении через два месяца и уйдете по окончании триместра. Я уведомлю районный отдел.

— Ну, а рекомендация? — сказал он.

— Для чего?

— Для устройства на новое место.

— Ты, значит, думаешь и дальше преподавать? — спросил директор, уставившись на него.

— Меня научили только этому, — сказал он.

— С твоими идеями ты нигде не удержишься, — сказал он. — Я либеральный директор. А вот попадешь к такому, у которого свои идеи есть, и твой проигрыватель вместе с пластинками полетит в окно. — Он постучал по зубам колпачком ручки. — Рекомендацию я напишу, — добавил он. — Укажу на «идейную независимость, редкую в нашей профессии», а уж они пусть толкуют, как хотят.

— В общем-то, мне жаль уходить, — сказал он.

— Я упомяну, что вы уходите: пусть сложатся вам на подарок.

— Мне никакого подарка не надо, — сказал он.

— Так я же по-хорошему, — сказал директор. — Просто у меня есть мои обязанности. Выполняю я их, худо ли хорошо ли, уже сорок лет. Насколько помню, никто еще не жаловался. Вот исходя из этого опыта я считаю, что вы кругом неправы.

В конце коридора прозвенел звонок.

— Ну, я пойду в класс.

— Очень хорошо. — Директор снова взялся за бумаги и достал из ящика трубку. Вдруг он поднял голову. — Да, кстати, перед уходом внеси деньги за кофе. А то двое-трое взяли да и позабыли — они идут по статье мелких расходов, и в районном отделе с меня требуют отчета за каждый пенс. И на стену лезут, если хоть на полпенса не сойдется.

— Хорошо, — сказал он. — Я не забуду.

— Ладно, — сказал директор и, покраснев, когда Колин улыбнулся, разжег трубку.

— Тебе хорошо было? — сказала она.

— Да.

— Тебе трудно угодить.

— Ты думаешь?

— Я — да. А как другие, не знаю.

Была суббота. Она лежала на двуспальной кровати — ее сестра и зять собирались вернуться только к вечеру.

— В любом случае, — сказала она, — они больше не хотят, чтобы я жила у них.

— Почему?

— Им не нравится, что я вожу в дом мужчину.

— К себе я этого отнести не могу.

— Да, — сказала она. — Ты еще мальчик.

— Я имел в виду, — сказал он, — я не просто какой-то мужчина с улицы.

— Они считают, что, раз я хочу такой свободы, мне следует снять свою квартиру.

— И ты снимешь?

— Да, — сказала она. — Думаю, что да.

За несколько дней до этого к нему на улице подошел незнакомый человек.

Остановившись перед ним на тротуаре, он спросил, как его зовут, и, убедившись, что он действительно Колин Сэвилл, сунул ему в руку конверт.

В конверте, на котором его фамилия была написана печатными буквами, лежала записка, написанная опять-таки печатными буквами: «Оставите вы мою жену в покое или нет?»

И сегодня он показал ей эту записку.

Она глядела на нее довольно долго.

— Наверное, это Дерек, — сказала она. — Совершенно в его духе. — Она положила листок. — А он что-нибудь сказал? — добавила она.

— Просто спросил, как меня зовут, и дал мне конверт.

Теперь, вставая с постели, она сказала:

— Переехать мне надо в любом случае. Дерек вполне способен явиться сюда, если решит, что так для него лучше.

— А почему ты не хочешь вернуться к нему?

— Ты не знаешь Уолтонов. И его не знаешь. Это семейство пожирает все и вся. Если он не сумел вырваться, где уж мне? Их так много, и интересы их так тесно связаны!

Он смотрел, как она одевается. В ее движениях была привычная точность, словно она была здесь одна: она не пыталась прятать свою наготу.

— Ты бы тоже оделся. Они вернутся не позже чем через час.

— Они знают, что ты пользуешься их кроватью? — сказал он.

— Не думаю.

— И совесть тебя не мучит?

— Нет.

— Это для тебя как-то важно? Кровать твоей сестры?

— Ну и что?

— Я просто подумал.

Она поглядела на него с удивлением.

— У нас очень хорошие отношения.

— Она старше или моложе?

— Старше.

Они перешли в ее комнату. Окна выходили на луга за домом. Было как-то странно находиться в чьем-то доме, не имея никакого отношения к хозяевам. Внизу раздался шум подъезжающего автомобиля, и она пошла встретить сестру.

Когда она поднималась назад по лестнице, он услышал ее голос:

— У меня Колин. — Потом она добавила потише: — Я просто хочу тебя предупредить.

Ответа сестры он не услышал, но муж сказал что-то невнятное.

Она принесла на подносе чай. Они сели на узкую кровать.

— А почему мы не можем пить его внизу? — сказал он.

— Морин против всего этого, — сказала она. — Так зачем же навязываться.

Через некоторое время они вышли на улицу и свернули в парк. Какая-то вялость охватывала его теперь всякий раз, когда он гулял с ней. Вначале это ему нравилось — главным образом потому, что она была замужней женщиной. Странная галлюцинация больше не повторялась, и он не стал ничего объяснять. Увиделся он с ней только через две недели, и оба держались так, словно той сцены в спальне ее сестры не было вовсе. В школе Кэллоу избегал его. Почти каждый вечер он уезжал в город на мотоцикле позади Стивенса и встречался с Элизабет либо в доме ее сестры, либо в каком-нибудь условленном месте на центральной площади или возле аптеки ее отца.