Севиль - [11]

Мамед-Али. Постой-ка, Абдул-Али-бек! С вечера я немного выпил, и теперь голова трещит. Останови тут своего Шах-Аббаса, пока я сбегаю в соседнюю аптеку и заправлю себя несколькими чашками. После того я готов слушать тебя целый день. И болтай о своем Шах-Аббасе сколько хочешь...

Эдиля. Ну перестаньте. Вам бы только спорить. Возьмите лучше это письмо и по дороге опустите в ящик. Если встретите Алика, скажите, что мы пошли в назначенное место. Не в театр, понимаете? Вы скажите - в назначенное место, он сам знает.

Мамед-Али. Ладно. Пойдем посмотрим, что будет. Или я уложу Шах-Аббаса, или он меня. (Уходит).

Абдул-Али - бек. Скажите, Эдиля, почему Балаша уволили из банка?

Эдиля. Право, не знаю. Я не вмешиваюсь в его дела Удивительно бездарный человек. У дяди была какая-то бумажка, я дала ему подписать... Вы же знаете! Теперь, говорит, будто из-за этого вышли какие-то неприятности... я его и слушать не пожелала...

Абдул-Али - бек. Недавно Алик говорил, что имеет к вам какое-то дело.

Эдиля. Знаю. Он мне уже говорил, но это к Балашу не относится. Я обещала ему устроить его дело. Дайте только завести знакомство с несколькими влиятельными людьми, тогда устрою любое дело.

Абдул-Али-бек. Разумеется, иметь знакомства среди власть имущих столь же приятно, сколь и полезно.

Эдиля. А Алик положительно мне нравится. Это воспитанный, деликатный человек. Вчера он провожал меня домой. Как он красочно говорит! Я, говорит, преклоняюсь перед вами, Эдиля. Будь вы, говорит, моей, я бы играл с вами, как с куклой. Имей я, говорит, талант художника, только и делал бы, что рисовал бы ваши глаза. И правда, глаза мои очень ему нравятся. Как посмотрю на него, он сразу теряется и начинает умолять, чтобы я отвела глаза. Если бы, говорит, ваши кудри обвили мне шею, я бы на всю жизнь застыл без движения.

Абдул-Али - бек. Правильно! Женские косы крепче всякой цепи.

Эдиля. Сегодня и парикмахер говорил, что таких мягких волос, как у меня, он никогда не завивал. Расчесываются, как шелк. Ну-ка, закройте глаза, чулки менять буду. Только не смотреть!

Абдул-Али - б е к (прищуривает глаза). Смотреть на эти, изволите ли вы видеть, прекрасные ножки--большое счастье. А вы лишаете меня этого счастья.

Эдиля. Ну, теперь откройте глаза. Скажите правду, не смотрели?

Абдул-Али - бек. Как же я мог, изволите видеть, смотреть, когда вы приказали закрыть глаза?

Эдиля. Ну, если в вас нет смелости и тонкости чувств, то пеняйте на себя. Я не завязывала вам глаза. Алик ни за что не закрыл бы глаза на такое приятное зрелище. Женщины не терпят тех, кто закрывает глаза на их красоту.

Абдул-Али - бек. Правильно! Я и сам так думал. И, если повторится такой случай, я ни за что не закрою глаза. Надо быть ловким.

Эдиля. Как, то есть, не закроете? Вы призываете людей к шариату, а разве, по шариату, можно смотреть на чужих жен?

Абдул-Али - бек (оглядываясь, подходит к ней). Это-то правильно! Но шариат - для простонародья, для черни, для массы. Какой может быть шариат для людей чутких, понимающих? Ну к чему нам с вами шариат?

Эдиля. То-то! Ну, теперь подставьте колено... Да не так... Ох, какой неуклюжий! Вот так! Я хочу застегнуть туфлю... Поняли?

Абдул-Али - бек. А теперь, изволите ли видеть, понял! Пожалуйста. (Подставляет колено). Только, изволите ли видеть, глаза закрывать не стану.

Эдиля ставит ногу ему на колено, а Абдул-Али-бек застегивает пуговицу, возбужденно декламируя стих из корана:

"Ниспошли нам, боже, в этом мире, А также и в мире загробном Благ твоих! Спаси нас, боже, от огня Ада и прости нам наши прегрешенья".

Абдул-Али-бек обнимает ногу Эдили. Эдиля вскрикивает. В дверях, показывается Балаш.

Балаш. Разрешите войти?

Эдиля. Это еще что такое? Тысячу раз говорила, что надо стучаться.

Балаш. Прости, Эдиля, я все забываю.

Эдиля. А может быть, кто-нибудь раздет здесь?

Балаш. Как то есть раздет? Я слышал мужской голос и знал, что ты не можешь быть раздетой.

Эдиля. Недаром сказано: горбатого могила исправит. Какое ты имеешь право подслушивать за дверью?

Балаш. Как - подслушивать? Я и не думал подслушивать. Голоса...

Эдиля. Это же невоспитанность! В благородном обществе это нетерпимо. Фи, как противно!

Балаш. Да клянусь тебе, Эдиля, что я не подслушивал! Из твоей комнаты доносился мужской голос, и я заключил, что ты не можешь быть раздета.

Эдиля. Из чего же ты заключил это? А может быть, и была раздета.

Балаш. Ну, в таком случае представь, что и я один из тех мужчин, которые находятся у тебя.

Эдиля. Балаш, прошу взвешивать свои слова. Такое обращение с дамой-варварство. Что значит-один из тех мужчин? Какая дикость!

Абдул-Али-бек. Правильно! Я тоже сейчас об этом думал.

Эдиля. Я больше не стану терпеть такое варварство!

Балаш. О господи! Эдиля! Да я же не про него это сказал... Я только к слову...

Абдул-Али - бек. Балаш! Срок вашего векселя вчера истек. Я ручался за вас, и...

Эдиля. Такие вещи можно говорить в кругу ваших угольщиков, а не в высшем обществе...

Балаш. Да ведь, Эдиля, черт возьми... Говорю же, что вовсе не про него. Хочешь извинюсь? (Подходит к Абдул-Али-беку). Господин Абдул-Али-бек! Прошу меня извинить. Я очень благодарен, что вы развлекаете мою жену...