— А я знаю? — пожала плечами подлая немчура. — Хочешь пей, а хочешь — на лавку лей. Я знаю только, что обратно в бочонок я его сливать точно не буду.
Народ в корчме откровенно веселился, наблюдая эту эпическую сцену и перебрасывался репликами, в которых слово «дурень» было самым приличным.
Уши у Антипы рдели кумачом. От отчаяния он притянул к себе одну из кружек и присосался к ней. Похоже, наём подручных начался не самым лучшим образом.
Немного успокоившись, он принялся разглядывать народ в зале, пытаясь понять, кого бы он хотел видеть в числе своих первых подчиненных…
Но даже это занятие ему не дали довести до конца. На лавку рядом с ним плюхнулся здоровенный детина с красной рожей, на которой воинственно топорщились пшеничные усы.
— А скажи мне, баба… — густым басом начал он, смешно выговаривая слова.
Антипа вскинулся было, но вовремя понял, что здоровяк адресуется не ему, а своему приятелю, который как раз присаживался с другой стороны стола, напротив Антипы. Приятель явно стоил внимания — он был полной противоположностью брутальному толстяку. Тонкий в кости, хрупкий и очень изящный, он напоминал скорее девушку, чем парня, а смазливое безбородое лицо только усиливало это впечатление. Из общей картины выбивались разве что глаза, в которых не было и тени девичьей робости и смирения.
Мужик по прозвищу Баба[18] смотрел холодным взглядом человека, которому кровь — что вода.
— А скажи мне, Баба, — вновь повторил красномордый, — видал ли ты такое диво? Я вот много раз видал, как тележную ось смазывают дёгтем. Но первый раз в жизни вижу, как её смазывают пивом, да ещё изнутри, а не снаружи!
И толстяк захохотал — что твой конь заржал.
Красавчик веселья не поддержал и вообще не ответил приятелю, а обратился напрямую к Оксакову.
— Достопочтеннейший, — учтиво молвил он нежным голосом, — мне кажется, что этот невоспитанный человек, которого, кстати, зовут Як, только что нанёс вам оскорбление, потешаясь над вашей внешностью. Не угодно ли вам бросить ему вызов? Я же вижу — вы дворянин, у вас тут у стеночки и сабелька в ножнах стоит. Подрались бы вы, а? Здесь на заднем дворе и место натоптанное есть для подобных развлечений. А то скучно сегодня до невозможности.
И андрогин с откровенной издёвкой посмотрел Оксакову, недавно избавившемуся от приставки «младший», прямо в глаза.
Антипа молчал, лихорадочно пытаясь понять, что же ему делать и как выкрутиться из этой весьма хреновой ситуации. На помощь позвать? Большей глупости и придумать сложно, все посетители корчмы и без того с огромным интересом наблюдают, как эти двое разводят залётного дурачка ушастого, хотели бы помочь — уже вмешались бы. За саблей кинуться? Баба к ней ближе, не даст дотянуться. Да даже если Антипа и дотянется — не факт, что пока он её из ножен вытягивать будет, эти двое не нарубят его на ломти. На мирных гречкосеев они не похожи от слова «совсем».
— Баба, ты задолбал уже, — усатый Як, в отличие от своего приятеля, явно не был отягощён воспитанием и вежливым обращением. — Всё бы тебе кровь кому пустить, ты маньяк какой-то. Длинный нормальный парень, я ж по глазам вижу.
Развод «на доброго и злого» и в родном селе, и в гродненском училище был чрезвычайно популярен, и на такую дешёвку Антипа не клевал давно. Поэтому он ни на миг не поверил словам толстого, хотя мысль его металась, как голубь в клетке, и паника подступала всё ближе. А толстяк меж тем продолжал изливаться:
— Поэтому никуда мы драться не пойдём. Мы сейчас посидим, выпьем, поговорим за жизнь, да, Длинный? Вот! Я же тебе говорю — он нормальный пацан. Мы, может, его вообще к себе в команду возьмём, вон он какой здоровый вырос. Длинный, у тебя какой рост?
— Почти одиннадцать вершков[19], — рассеянно ответил Антипа.
Як восхищённо присвистнул:
— Отличная палка — дерьмо мешать! — и толстяк заржал в голос, откинув голову и почти касаясь затылком стены.
Почему-то на этой идиотской шутке, которую Антипа не слышав в свой адрес со времён беспорточного детства, паника исчезла без следа, а голова стала холодной и ясной. И — главное — он понял, что делать.
В очередной раз опозоренный клиент «Луны и гроша» наклонился к столу, пряча лицо от стыда, но уже через мгновение диспозиция изменилась.
Несколько событий произошло практически одновременно:
Антипа распрямился стальной пружиной, и в его руке блеснул металл.
Як поперхнулся смехом и замер, прижавшись головой к бревенчатой стенке и смешно скосив глаза, — в ямочку чуть ниже его кадыка упиралось острие ножа, выхваченного Антипой из сапога.
Баба кошкой вскочил из-за стола, но был остановлен выставленной вперёд ладонью Антипы.
От соседнего столика ртутью перетекли два мужика и замерли в шаге от Антипы. Один — круглоголовый крепыш с разбойничьей рожей, второй — совершенно неприметный, глазу зацепиться не за что.
— Ополоумел, что ли? — поинтересовался Баба. В его голосе не было ни страха, ни злости, он именно что был просто очень удивлён. — На ленты же нарежем.
Он не угрожал, он информировал, и оттого его слова прозвучали особенно жутко.
Антипа оскалился, как волк, загнанный в угол овчарни. Терять ему было нечего.
