Северный Волхв - [28]
Если нашим идеалом является целостное человеческое существо и если мы не хотим разделить судьбу таких бедолаг, как Ориген и Абеляр, – в которых аскетизм, сухой интеллектуализм, бесстрастная созерцательность и самокастрация слились в единое символически значимое душевное качество, – то нам не следует подавлять «низменную» свою природу: ибо ее даровал нам Бог, точно так же, как все остальное. «Мне всегда хотелось познать и постичь скорее inferna цельного торса, чем superna верхней его половины, – писал он Гердеру в 1768 году, – …мое грубое воображение никогда не было в состоянии представить себе творящий дух, лишенный genitalia»[131]. С какой такой стати славные органы размножения должны быть предметом стыда? И не стоит пускать в рассуждения насчет общечеловеческой природы подобного рода предубеждений; ничего подобного на свете не существует: «детям ханжество не свойственно, так же как и дикарям, и философам-киникам»[132]. Ханжество есть наследуемое моральное качество – привычка, возникающая в результате консенсуса. А консенсус для Хаманна есть наихудший из всех авторитетов, апелляция к здравому смыслу, к вялой буржуазной чувствительности, диаметрально противоположная грому Слова Божьего и Откровению. «Если страсти суть всего лишь навсего pudenda, перестают ли они тем самым служить атрибутом мужественности?»[133] И еще: «… pudenda наших организмов столь тесно связаны с тайными глубинами наших сердец и умов, что сколько-нибудь полное разъятие этого природного единства попросту немыслимо»[134]. Отделять плоть от духа значит возводить хулу на Бога, сотворившего нас едиными. Истина открыта нам в Библии, поскольку нет и не может быть истории более простой, искренней и реалистичной, по-детски наивной, а потому являющей собой истинное воплощение человеческой жизни. Поскольку дети не стыдятся своих тел, в отличие от цивилизованного человека восемнадцатого столетия, мы и в данном случае должны воспринимать слова Христа буквально и попытаться восстановить в душах своих тот более целостный, более естественный взгляд на жизнь, который можно видеть среди существ невинных, тех, кого еще не успела сбить с толку какая-нибудь доктрина или деспотический общественный строй, созданный просвещенными автократами, будь то от политики, от науки или от искусства. Свойственный Хаманну антирационализм, тот акцент, который он делает на полноте жизни и в особенности на особой значимости для человека всего идущего от производительных, творческих сил и страстей – сексуальные метафоры, чувственная природа его воображения в самых возвышенных и вдохновенных из его пассажей, – имеют выраженное сходство со взглядами Уильяма Блейка. Когда Блейк говорит, что «Без Противоположностей нет движения вперед. Симпатия и Антипатия, Разум и Энергия, Любовь и Ненависть равно необходимы для Человеческого существования»[135], то это чистой воды Хаманн. Как и здесь:
«Тень ужаса» – это, конечно же, «Призрак», то есть холодный разум, сухой, жестокий, взыскующий власти, во власти безумной гордыни, честолюбивый, неистовый, преисполненный ненависти и неумолимого, звериного эгоизма, извращенный, алчный, полная противоположность «Эманации», нежной, любящей и творящей. «Призрак есть Способность к Рассужденью в Человеке»[137]; «Призрак, в Гиганте, безумен»[138]; «Абстракции критическая сила, что отрицает все»[139]; «скотский Урод… снедающая страсть, что постоянно Жаждет и терзает»[140]. Все это самым явственным образом напоминает настроения Хаманна. То же касается и противопоставления между «Воображением реального и вечного Мира» – «Растительной Вселенной» повседневной жизни «Растительному Зеркалу Природы»[141].
Блейк не похож на Хаманна тем, что внешний мир для него – «Грязь на моих ступнях, Не часть меня»[142], а также общим своим антиэмпиризмом. Однако похвальба Призрака – «Я разве не Бэкон, не Ньютон, не Локк… и два моих крыла: Вольтер, Руссо?»[143] – вполне в духе Хаманна. То же самое можно сказать и о ненависти к законам, созданным человеком, законам, предназначенным для того, чтобы людей разобщать:
Хаманн придерживался точь-в-точь такого же мнения. То же и в отношении громов, которые Блейк метал в аскетизм: «Люди попадают на Небеса не потому, что они Обуздывали свои Страсти и управляли ими, или же Вовсе не имели Страстей, но потому, что они Воспитывали в Себе Способность к Пониманию. Сокровища Небес – не в Отрицании Страстей»
