Северный ветер - [126]
За дверью слышится звон посуды. Барон ужинает. Раздаются голоса, его и какой-то пожилой женщины. Альма припоминает и узнает. Обитатели ближайших имений всем известны. Оттого, что поблизости женщина, становится как будто лучше и спокойнее. Возбуждение улеглось и уступило место рассудку.
Первая мысль о побеге… Но как убежать отсюда? Комната на втором этаже. Частый железный переплет оконных рам — как тюремная решетка. И они как будто совсем не открываются. Дверь на замке. Может быть, есть другой выход… Но в комнате теперь так темно. Плотная тьма пугает ее больше, чем тени в углах. Однако идти и ощупывать стены она не решается. Так и чудится ей, что кто-то здесь притаился, выслеживает, ждет. Чего ждет, она не знает, но чувствует: еще только начало, а впереди что-то жуткое… Стискивает зубы и силится сдерживать распирающее грудь дыхание.
Потом отходит от окна. Распрямляется, готовясь к борьбе. Добром она не сдастся. Ногтями и зубами…
Дверь отпирается. Прикрывая ладонью свечу от сквозняка, входит пожилая, высокая, сухопарая экономка озолского имения, которую Альма и раньше не раз встречала.
Взглянув мельком на Альму, она идет через всю комнату и ставит свечу на маленький столик. Столик, стул подле него, а у стены кровать, покрытая коричневым ватным одеялом. Ничего больше в комнате нет. Дверь только одна. Стены серые, в углах паутина. Потолок черный, с толстым крюком посередине. Больше ничего.
Тюрьма. Альма так и застывает на месте. Глаза ее, умоляющие, горящие отчаянием, обращены к женщине.
Та стоит спиной к Альме.
— Так!.. Свечу я оставлю… — Голос у нее скрипучий, как только что отворившаяся дверь. — Ты ложись спать. Когда понадобишься господину барону, он позовет.
Альма делает шаг к ней.
— Тетушка… — шепчет она. — Тетушка…
— Что еще? — сухо и скрипуче спрашивает та.
Альма сразу даже не знает, что сказать. Что она хотела сказать этой старухе? Ее бедная голова уже не в силах соображать. Мозг будто окован стельным обручем. Только когда старуха уже у дверей, она вдруг во весь голос кричит:
— Отпустите меня!
— Чего эта шлюха там визжит?! — доносится в приоткрытую дверь сердитый голос барона.
Старуха прикрывает дверь и возвращается.
— Цсс! Замолчи! — Ее шепот еще омерзительней, чем скрипучий голос барона. — Никаких скандалов! Запомни покрепче. Иначе всыплют тебе. Позову матросов — и так зададут, что сидеть не сможешь. И смотри, господину барону ни в чем не перечить. Чтобы шелковая была… — Шаркая по полу, она подходит вплотную к Альме и, тыча ей в лицо свой противный совиный нос, шепчет: — Чтоб без глупостей. Ты постарайся угодить господину барону, авось обойдется. Он не такой уж злой.
Костлявыми пальцами хватает она ее за ухо и больно дергает.
— Куколка… хе, хе!.. Такая белая да свежая… Бельчонок проклятый… — Тут ее лицо внезапно морщится. Совиный нос вытягивается будто еще длинней. — Шлюха! Шлюха!.. Чтоб ты сгнила, кукушкино отродье!
Дверь захлопывается. Щелкает замок.
Обхватив голову руками, Альма, пошатываясь, добирается до стула и валится на него.
Где-то рядом, за стеной или за дверью, слышен разговор. А еще подальше — будто колют дрова на твердом земляном полу. Со двора доносится какой-то шум — наверно, ветер качает голые верхушки вязов и каштанов. Но все это, едва касаясь ушей, как-то проходит мимо сознания Альмы. Как в черный омут, погружается она в свое несчастье и на какое-то время теряет способность осознавать и раздумывать. Только чувствует — вот-вот сердце разорвется в груди и наступит конец. Оборвется что-то в оцепеневшем мозгу, и она и все окружающее исчезнет в багровом вихре.
Но потом это проходит, и опять захлестывает ее отчаяние. Так, влекомая приливом и отливом чувств, она то погружается в небытие, то всплывает, изнемогая, пока наконец вновь не обретает способность связно мыслить и взвешивать.
Альма отнимает руки от лица и рукавом шубки вытирает щеки. Кажется, что вместе с неприятной прохладной влагой на щеках исчезают тяжесть и путаница в мозгу.
Теперь она понимает: сама виновата в несчастье. Зачем было рассказывать Мартыню Робежниеку? Как было не догадаться, что он выкинет что-нибудь отчаянное. Он так зол на барона. Она не знает, что именно случилось. Но что-то произошло, — заметно по поведению барона. Как могла она забыть, что вся власть в их руках. Шесть матросов здесь, а в другом имении их уйма… Сама виновата… сама виновата…
Опять прислушивается. Где-то разговаривают. Громкий прерывистый голос звенит в пустых комнатах. Разговор со странными паузами, частыми вопросами и утверждениями. Наконец она догадывается. Барон разговаривает с кем-то по телефону. Как она ненавидит его голос, напоминающий карканье вороны… Да и у всех у них тут каркающие голоса… Каждая жилка в ее теле ноет от острой ненависти к жестокому и страшному ей миру.
Думает о том, как будет защищаться и как отомстит. Было бы у нее какое-нибудь оружие — хоть маленький ножик, как у Анны!.. Сердце не дрогнуло бы и рука не промахнулась. Нет! Он придет еще — она уверена. Разве можно забыть его лицо, выпученные, затуманенные глаза! Не раз видела она такие глаза у мужчин и знает, чего они ждут… Проклятые!..
