Северный ветер с юга - [4]

Сердце уже бормочет строчки и схоже сейчас с невнятно шамкающей старухой... Дожевывать, домордовывать свою жизнь...

Обои трещат... Бедные мои старики...

Я встал.

И позвонил родителям, что мы приехать не можем, потому что, оказывается, у Тамариной подруги день рождения и мы должны ехать к ней, и еще плел что-то невразумительное, пока мать не повесила трубку.

Глава пятая

Следующим утром, когда я открыл глаза, Тамары уже не было.

Она пришла вчера вечером довольно поздно, оказывается, она опять ездила к своим, села на стул рядом с кроватью, на которой я лежал, закинув руки за голову, закурила. Получилось, будто она сидит у постели больного. Собственно говоря, так оно и было, только для большей убедительности надо было бы сменить весь окружающий цвет на белый, ей бы набросить на плечи халатик и отнять сигарету. Курить при больном... Я заметил, как постепенно свыкаюсь с своей новой ролью и жду монолога Тамары.

Но было молчание. Очевидно, размышляла, как сказать мне о решении семейного совета ее родителей.

Наконец, спросила:

- Это надолго?

- Сказали, месяцев на шесть, на восемь. А что?

- Ничего. Просто думаю, как мне жить.

- Живи, как жила.

- Не поняла.

- Что же тут непонятного? Ходи на работу, ничего не готовь, вечером к подругам, питайся у родителей... ну, будешь меня иногда навещать. Что, собственно говоря, изменится в твоей жизни?.. И почему ты решила, что что-то надо менять? Или ты поняла, что мало заботилась обо мне?

- Причем здесь родители и подруги, опять ты об этом? - с досады она глубоко затянулась сигаретой. - Ты же мужчина, а не баба. Думает только о себе, а мог бы понять, что нам нельзя сейчас быть вместе. Это просто опасно. У меня в детстве легкие слабые были, мне об этом мать все уши прожужжала, как узнала.

- Уйду я завтра-послезавтра и все твои проблемы разрешатся.

- Думаешь? - она испытующе, исподлобья, посмотрела на меня. Потом вздохнула, загасила сигарету. - Ладно, давай спать, утро вечера мудренее. Что у тебя завтра?

- Жду звонка из диспансера.

- Я так сегодня устала, ты себе не представляешь...

Ночь прошла, как длинный, постепенно сереющий вместе с рассветом, кошмар. За всю ночь она ко мне ни разу не повернулась, так и спала, отгородившись высоким плечом. Под утро я забылся каменным сном и проснулся с тупой головной болью. Долго бессмысленно смотрел на трезвонящий телефон, потом снял трубку.

Ян.

- Дрыхнешь? Или страдаешь запорами? Хотя непохоже, если судить по тому, как ты быстро сдаешь мне партию на бильярде. Как настроение?

- Могло бы быть лучше.

- Ты чего раскис? Не отчаивайся. У меня есть тетка, ей сейчас под восемьдесят, перенесла чахотку в молодости, думали концы отдаст... Или взять Вольтера, классический пример сочетания ума и туберкулеза...

- Спасибо. Утешил, племянничек.

- Слушай, старик, если тебе действительно невмоготу, хочешь приеду? Заодно деньги привезу, тебе тут выписали за бюллетень, Лика постаралась... Могу прихватить что-нибудь из закуски, а?

- Спасибо, Ян. И Лике спасибо скажи, я перезвоню тебе по позже. Ты в редакции?

- Пока да.

- Жди звонка.

Я положил трубку, посмотрел на залитую солнцем комнату и встал.

Еще не вечер. В тяжелой ситуации надо прежде всего принять душ и, не торопясь, тщательно побриться. Интересно, вспомнил я, вот Яна я никогда не видел небритым, даже когда мы ночами работали в редакции. Или у него всю дорогу тяжелая ситуация и поэтому он бреется каждый день, чтобы не раскисать?

И действительно, после душа и завтрака стало как-то легче. Хотел перезвонить Яну, но телефон упредил меня.

Мама.

- Сыночек, милый мой, какой ужас! Ты уже встал? Что ты ел? не разбудила тебя? Ведь мы же с папой ни-че-го не знали, не догадывались даже. Ну, почему ты ничего не сказал? Может, что-то надо сделать, чем-то помочь? Как я виновата перед тобой, прости меня, сын мой! Какая же это была ошибка, что мы разъехались! Как же я тебя упустила? Сколько лет растила, растила, все тебе отдавала, ну, худенький ты у меня всегда был, но чтобы так заболеть?!

Я пытался время от времени вставить слово, но мама, не слушая меня, говорила и говорила, пока слезы не сдавили ей горло и она не заплакала.

- Успокойся, мамуль. Мне все говорят "не отчаивайся", и я повторю тебе то же. Нет здесь твоей вины, это ты прости меня, дурака, надо было плюнуть на долги, бросить студию, питаться получше и регулярно, побольше спать. Сам виноват. Починят меня, через полгода буду, как новенький. Что отец, как он? - Как узнал, сидит на валидоле, все меня тормошит, позвони да позвони, а я все боялась разбудить тебя.

- А откуда вы узнали?

- То есть как откуда? Нам Тамара еще часов в девять позвонила.

- О, господи, я же ее просил, хотел вам позвонить сам, просто сегодня мне точно скажут, когда меня кладут в больницу.

- Может, мне приехать, приготовить поесть чего-нибудь?

- Не надо, ма. Я позавтракал. Ты дома будешь?

- Да, да.

- Я перезвоню тебе.

- Ну, хорошо, жду. Беда-то какая...

Вот ведь как получается - заболел вроде я, а нуждаются в утешении родные мне люди. Отец на валидоле, мать в панике, а когда начинаешь их ободрять, то как будто о себе говоришь, как о ком-то другом. И это помогает. Может, в этом и есть панацея от всех болезней - остынь, посмотри на себя со стороны и тогда поймешь, в чем причина недуга. А поняв, выживешь...