Северный ветер с юга - [3]

- И еще в прачечную зайди.

Тут я понял, что Ян не получит причитающееся ему возмездие за все те подставки, благодаря которым он выигрывает у меня на бильярде.

- Не могу, - мрачно сказал я, предчувствуя скандал. Кровь уже бросилась в голову, зазвенело в ушах.

- Почему это? - неторопливо осведомилась Тамара.

- Я плохо себя чувствую.

Во мне уже закипела удушливая обида: как же так, ты - к маме, в родительские объятия, за стол, а я, голодный, полубольной, в прачечную?

- Хватит врать, - звонко и холодно повысила голос Тамара. - Ты просто рыночный паяц. Шут.

Вот и поговорили.

Я грохнул трубку на аппарат и вышел в коридор. Со зла дым сигареты приятен. Но делать нечего, придется идти на флюорограмму.

Глава третья

В поликлинику Истомин В.С. обследован в противотуберулезном диспансере. Выявлен очаговый туберкулез легких. Будет госпитализирован в стационар.

Врач Левина

Как обухом.

Я сидел в кабинете Левиной, которая только что сообщила мне эту ошарашивающую новость. И Левина, и медсестра за своим отдельным столиком смотрели на меня, словно ожидая, как я отнесусь к такому резкому перелому своей судьбы.

Я молчал.

Левина осторожно продолжила:

- От вас потребуется терпение и большой ежедневный труд, строгое и неукоснительное соблюдение режима и всех предписаний врача...

Крутой поворот.

Шок постепенно проходил, реальными стали очертания окружающего, и первой мыслью, первой реакцией был протест. Круто...

Не слишком ли? Почему так рано, я еще молод... Двадцать три. Туберкулез - что это для меня означает?.. Мне осталось жить совсем немного?.. Или я буду долго угасать, постепенно превращаясь в кровью харкающего калеку?.. А вдруг это просто вспышка и все пройдет и причем скоро?..

Я суеверно скрестил пальцы вцепившихся в стул рук и уже с неясной надеждой стал слушать Левину:

- Сначала вы будете лежать здесь, в диспансере, в стационарном отделении, а потом, в зависимости от того, как пойдет лечение, поедете в санаторий...

- А сколько времени это займет?

Мне пришлось откашляться, прежде чем я спросил, и в это мгновение я понял, как все уже переменилось для меня: я не просто поперхнулся - это был уже кашель больного человека.

Левина терпеливо повторила:

- Я уже вам сказала, что все зависит только от вас. Обычно первые результаты лечения известны через три месяца, не раньше. Врач пропишет вам лекарства, антибиотики, и если вы их хорошо переносите, то через полгода будете здоровы. Потом надо будет закрепить результаты лечения в санатории...

Три месяца... Полгода... Потом еще... А как же студия?..

Я уже и не думал о смертельной опасности.

- Простите, а можно сделать так: я к вам буду приходить, наблюдаться, пить лекарства, честное слово, все буду выполнять очень строго и неукоснительно, но лежать буду не здесь, в стационаре, а дома?

Левина усмехнулась, вернее, снисходительно улыбнулась, как улыбаются лепету несмышленого дитяти.

- Дома? Не тот случай. Дома вы побудете, пока не освободится место в стационаре, поэтому ждите вызова.

Не тот случай?! Я опять ощутил холодок страха и, смиряясь с неизбежным, стал искать то, что помогло бы мне справиться с болезнью.

- А что можно взять с собой в больницу?

- В путевке будет указано.

- Я спрашиваю не про то, что нужно, а про то, что можно.

Тишина.

Молчит, опустив глаза, врач Левина, молчит медсестра за своим отдельным столиком. Потом Левина медленно говорит:

- Все, что хотите... Но диспансер у нас инфекционный...

- Книги можно?

- Ну...

В разговор врывается медсестра:

- Они будут заразные, понимаете?!

- Понимаю. Значит, придется потом их сжечь?

Уничтожить. Я переступил границу здорового мира, мира здоровых. Все оборвано, обрезаны все связи, потому что даже касание мое заразно, дыхание мое заразно и только огонь против огня, пожирающего мое тело, и в этих кострах сгорят мои сценарии и записи, потому что они опасны для всех остальных. Здоровых.

Глава четвертая

Через два дня после случившегося я сидел дома и бесцельно смотрел в окно. Во дворе кружил последний велосипедист, давя колесами первые корочки льда на лужах. Вихляя колесами он устраивал сюрпляс, пытаясь остановить приход зимы, которая равнодушно смотрела на него громадным серым холодным небом. А в комнате с неожиданным треском отставали от стен обои, которые из экономии неумело клеил я сам. И этот треск так походил на ломку льдинок под шинами велосипедиста, что казалось - он ездит по стенам.

Родители вернулись из отпуска, с юга. Они ждут нас, привезли фруктов и еще совсем ничего не знают.

А мы с Тамарой разругались в пух и прах. Оказалось, что Тамаре надо срочно встретиться с подругой, оказывается у мадам были планы, о которых она не удосужилась известить своего супруга, и она никак, ну, никак не сможет поехать со мной к родителям. Значит, я теперь должен ехать в одиночестве и объявить им страшную весть, да еще и объясняться, почему Тамара куда-то исчезла.

И вот я сижу у окна.

Тихо.

Очень холодно... И противно... Оскомина бытия.

Надо встать, переодеться, дойти до остановки троллейбуса, дождаться его, добраться до метро, потом идти до родительского дома еще минут десять, если через овраг... Сил нет... Сменяют меня, как перчатку, как износившуюся вещь, мне одному, без остатка, дожевывать свою болезнь...