Северный перевал - [12]

– А сумеешь? – еще спрашивал он, но по презрительно прищуренным глазам девушки и ее решительно поджатым губам отчетливо понимал: да, она так и поступит.

Иначе бы не заикалась. Нет в ней этого, дамского пустословья, просто ни на гран. Она либо делает, либо молчит.

– Ладно, – скрепя сердце сдался лэрд, хотя минуту назад был абсолютно уверен, что простой знахарке из затерянного в глухих горах приюта никогда не удасться его переубедить.

Ел пациент по-прежнему аккуратно и неспешно, не так-то просто отбросить вбитую явно строгим воспитанием привычку. Но его взор таил громы и молнии, и Ильда догадывалась, с каким удовольствием он отшвырнул бы миску с наваристым, густым мясным бульоном, если это могло дать хоть какую-то возможность иного выбора.

И это печалило и слегка обижало девушку, хотя она и понимала причины раздражения лэрда и даже искренне сочувствовала ему.

Однако уже сумела взять под контроль собственные чувства и больше не собиралась давать им свободу. Сейчас важнее всего дело, как впрочем, и всегда, и чем лучше она его сделает, тем быстрее избавится от чрезмерно нетерпеливого и вспыльчивого пациента.

Пока Дар ел, знахарка спокойно собирала в целительский сундучок все необходимое для перевязки. Откипяченные и выглаженные каленым утюгом полосы ткани, зелья, мази и серебряную бутылку с остуженной целебной воды из источника. Промытые в крепком спирту инструменты всегда хранились там, закрепленные в особых гнездах.

– Куда идти? – доев и выпив положенный взвар, сухо спросил искоса наблюдающий за ней лэрд.

– В столовую, – Ильда подхватила шкатулку и направилась к двери впереди его.

В этой комнате по утрам было светлее всего, и знахарка выбрала ее именно за возможность обходиться без лампы. Поставив шкатулку на стол, девушка быстро набросала на скамью под окном подушек и ловко устроила из них подобие кушетки, накрыв изголовье чистым полотном.

– Садитесь сюда, откиньте голову. Разговаривать и дергаться не нужно, мне это будет мешать. – велела Ильда, закончив с приготовлениями и пошутила, желая его немного успокоить, – а если пообещаете не кривиться от ужаса, я дам вам на минуту зеркало, когда будет можно.

Пациент молча кивнул, покорно лег на скамью и замер в ожидании. Ждать пришлось недолго, действовала знахарка уверенно и очень бережно. Каждый слой бинта сначала смачивала, потом что-то шептала и начинала осторожно снимать. Больше всего ушло времени на последний слой, бывший цельным куском полотна с прорезанными в нем отверстиями.

Ильда снимала его почти не дыша, сильнее пациента опасаясь обнаружить свищи или воспаленные, треснувшие швы. Однако увиденная ею картина оказалось в разы лучше ожидаемой. Девушка облегченно выдохнула, смахнула выступивший на лбу пот, и вдруг почувствовала что ее запястье успокаивающе гладят мужские пальцы.

– Очень страшно? – шепнул он, глядя в упор неожиданно сочувствующим взглядом.

– Лучше, чем я ожидала, – честно призналась она, – на вас заживает как на кошке. Смотрите.

И спокойно подсунула ему под нос небольшое зеркало. Лэрд замер, уставившись в него, потом протянул руку и отобрал. Несколько минут вертел, изучая свое лицо с разных сторон и все мрачнея.

– Представляю, как это выглядело сразу, – наконец глухо буркнул он и Ильда решительно вынула зеркало из рук лэрда.

– Нет, не представляете, – хладнокровно заявила, начиная протирать шрамы смоченной в зелье ватой, – сейчас на вас можно смотреть спокойно. Вам еще повезло, что ножи у негодяев были очень острые… разрезы получились ровные. Такие быстрее заживают. Думаю, через пять – шесть дней вы будете выглядеть как прежде. Но сначала, конечно, придется прятать шрамы под пудрой в цвет остальной кожи.

– Не нужно меня успокаивать… – упрямо поджал он губы, и Ильда сочувственно улыбнулась в ответ.

Она и не успокаивает, просто он пока не осознал до конца, какого ужаса избежал. И это тоже неудивительно, людям в таких ситуациях всегда страшнее всего признать что непоправимая беда случилась именно с ними.

– И не смей меня жалеть! – неожиданно вспылил он, – я не переношу ни жалости, ни сочувствий!

– Ну и глупо, – оборвала Ильда, – потому что способность жалеть и сострадать – это самые лучшие и добрые человеческие качества. Нам объясняла настоятельница монастыря и я с нею полностью согласна. Просто сейчас вы имеете в виду вовсе не их, а бездушное лицемерие дам, пытающихся изобразить те чувства, которые им вовсе не присущи. И как вы думаете, почему? Инстинктивно, в глубине своего хитрого сознания, они понимают, что добрые нравятся всем больше злых и подлых, но стать такими просто не могут. Потому им остается лишь играть в благотворительность и лицемерно вещать о сочувствии к слабым и сирым. Но всех обмануть трудно… многие чувствуют фальшь. Поэтому и отказываются от любого проявления чужого сострадания, в глубине души опасаясь напороться на лживую подделку.

– А ты? – колко глянули на Ильду льдинки настороженных глаз.

– А я знахарка, – мягко улыбнулась она, – к нам просто не идут те одаренные, в ком чужая боль не вызывает живого отклика. Они идут в травницы, в аптекари, в гадалки и погодницы, иногда в садовницы. Туда где можно жить спокойно. Но это вам и без меня должно быть известно, с вашими способностями.