Северный крест. Миллер - [124]

В Югославии тогда были созданы так называемые «охранные части», которые вошли в состав вермахта и воевали против партизан; командовал этими частями бывший белый генерал-лейтенант Штейфон Борис Александрович, в своё время, кстати, исключённый из РОВСа лично Врангелем. Против партизан в Югославии воевал и известный казачий генерал Улагай.

А вот полковник Махин стал генерал-полковником в армии Тито. Белоэмигрант инженер Смирнов также стал генералом Народно-освободительной армии Югославии.

Жизнь оказалась много сложнее, запутаннее, чем её представляли или тем более — планировали — эти люди.

Жимерский, который когда-то командовал полком у Деникина и водил солдат в штыковые атаки на красных, стал главнокомандующим Войска Польского и был награждён советским орденом Победы.

Легендарный лётчик Ткачёв, генерал, возглавлявший врангелевскую авиацию, один из лучших пилотов Гражданской войны, — вообще решил вернуться в Россию сразу же после Второй мировой... Пути Господни неисповедимы.

А у генерала Кусонского Павла Алексеевича судьба оказалась трагической. В день нападения гитлеровцев на Советский Союз — двадцать второго июня сорок первого года — он был арестован гестаповцами в Бельгии, из гестапо попал в концлагерь Брейндонг, где через месяц скончался от пыток. Был Кусонскому всего шестьдесят один год...

Дважды был арестован гестаповцами и фон Лампе — как мы уже знаем, активный сторонник сотрудничества с немцами, вот ведь как бывает, — но это ему гестаповцы не засчитали, не повезло фон Лампе... И всё-таки ему удалось выбраться на волю, уйти оттуда, откуда мало кто выбирался, умер фон Лампе в Париже в преклонном возрасте, издав семь томов сборника «Белое дело» и книгу «Путь верных»...

* * *

Когда знакомишься с документами той поры — независимо от их политического цвета, красными они были написаны или белыми, независимо от того, чья фамилия стоит под ними — Миллера, Колчака, Фрунзе или Тухачевского, — бумаги эти рождают одну сокрушающе-тревожную, замешанную на сожалении мысль: что было бы, если бы красные и белые объединили свои усилия по налаживанию нормальной жизни в России?

Ведь никто из них, за исключением откровенных предателей, не желал России худого будущего, все стремились к тому, чтобы на этой исстрадавшейся, обильно политой русской кровью земле установилась счастливая жизнь, чтобы в домах пахло не ружейной смазкой, а свежим хлебом, чтобы в городах и сёлах, в тиши тамошней, звучали не песни пуль, а песни детей...

И те и другие, и красные и белые, хотели, чтобы Россия была именно такой — счастливой, сытой, довольной своей жизнью.

Если бы красные и белые объединились в те годы — проповедовали-то ведь одно и то же, превозносили одни и те же истины, — мы бы жили совершенно в другой стране.

Но произошло то, что произошло.

* * *

В центре Архангельска, на невысоком бетонном постаменте стоит старый английский танк — тот самый, который мешал спать семейству Миллеров по ночам; лязгая гусеницами, громыхая своей неуклюжей стальной требухой, он совершал по городским улицам короткие патрульные перемещения.

Двигаться он мог со скоростью мокрицы, его запросто обгоняла курица, не говоря уже о пешеходах, впечатление танк производил крайне несуразное — походил на огромную консервную банку, угодившую под копыто коня, с множеством заклёпок, с двумя выносными, торчащими прямо из серёдки огромных гусениц башенками, из которых было удобно разить пехоту противника, с квадратной верхней башней, похожей на грубо сколоченный ящик для белья и одновременно — на мусорный бак. Производил этот танк впечатление ужасающее, люди перед ним впечатывались в грязь, немели, окаменевали — считали, что с приходом этой коробки должен наступить конец света.

Никому из них не приходило в голову запузырить в танк снаряд или бросить гранату — а ведь снаряд явно проломил бы в железе дырку и спалил всех, кто находился внутри этой громадины, — нет, лишь одна мысль пришибала людей к земле: это — конец света...

Остановить танк могла только какая-нибудь глубокая лужа или канава, может быть, ещё пара поваленных деревьев. Другой силы не существовало.

Привезённый морем с далёких берегов Темзы в Архангельск танк в Архангельске так и остался. Навсегда.

Летом, под лучами солнца, он раскалялся так, что на него опасались садиться даже голуби — поэтому на танке не было ни одного грязного птичьего шлепка, ни одного пятна, в то время как головы на памятниках нашим великим соотечественникам, которых в Архангельске немало, украшали целые нахлобучки из птичьих экскрементов, похожие на диковинные шляпы.

Тихо стоит танк на бетонном постаменте, никому не мешает, горожане проходят мимо, совершенно не обращая на него внимания, — танк для них стал чем- то вроде обычного неуклюжего сооружения, возведённого на детской площадке, где малышня изображает космических пришельцев — пилотов летающих тарелок.

Мало кто из горожан знает, какая у этой машины история...

У танка потрескивают заклёпки, иногда ночью внутри раздаются жалобные вздохи, словно бы в железном нутре его остались люди, и они никак не могут выбраться наружу; и у тех, кто вздохи эти слышит, по коже невольно бегут мурашки...