Северный дневник - [21]

- Как у вас тут ветры называют? - спрашиваю я для начала.

- А вот слушай! - Титов прихлебывает пуншик, двигается по лавке и закуривает. Кофейные глаза его радостно блестят.- Вот, скажем, так, начнем с севера. Север - он так и будет север. Это ветер дикой, с океана, холодный и порато сильный! Дальше идет полуношник, это тебе будет северо-восток. Этот тоже дикой, еще, пожалуй, похуже севера. Пойдем дальше. Дальше будет веток, восток значит. А еще обедник - этот как бы юго-восток. Эти ветра ничего, хорошие... Дальше будет летний, южный, с гор идет, волон у нас возля берега почти не дает, этот тоже ничего. Шалоник, юго-запад, тот днем дует, ночью стихает, так и знай! Запад - он и по-нашему запад. Ну и последний тебе ветер - побережник, как бы сказать, северо-запад. Тот дикой, холодный и взводень большой роет, худой ветер!

Он приподнимается и долго глядит в окно на море, на невод, на садящееся солнце.

- Солнце красно с вечера, рыбаку бояться нечего,- привычно складно бормочет он.- Солнце красно поутру, рыбаку не по нутру. Вот как у нас! Чего тебе еще рассказать?

- Вот,- говорю,- у вас плакат висит о социалистическом соревновании. Но ведь рыба-то от человека не зависит? Мы сейчас сидим вот, ждем, хорошо будет рыба. А как не будет? Какое же может быть соревнование?

- А очень даже замечательное! - радостно говорит Титов и прихлебывает пуншик.- Конечно, рыба не пойдет, так уж тут ничего не сделаешь. А вот, скажем, пал шалоник или там полуношник, другой рыбак нерадивый сейчас тебе невод на берег выгребет и сидит, штаны сушит. Так? Ну, а, скажем, я в плане заинтересован - вон на нашу тоню пятнадцать с половиной центнеров плана, так мне надо обязательство перед государством выполнять? Ну, я штаны сушить не стану. А может, она, матушка,- закричал он,- может, она как раз и подходит в волну-то! Сам помокну, товаришши мои помокнут, да вдруг и возьмем в непогоду-то самый богатый улов! Вот тебе и социалистическое соревнование. Теперь понял?

- Понял,- говорю,- расскажи теперь про рыбу...

- Про рыбу можно,- соглашается он и опять смотрит в окно, даже бинокль берет.- Слушай про рыбу...

Но в эту минуту снаружи рождается высокий зудящий звук, забирает все выше, как от напряжения чего-то, и смолкает.

- Ветер? - догадываемся мы.

- Не должно быть,- сомневается Титов и слушает.- Это, никак, машина бежит...

Он выходит, настежь оставив дверь, и тут же возвращается.

- И впрямь ветер,- соглашается он.- Не видать машины-то.

- Хорошо, что машина у вас бегает,- говорю я, вспоминая гул и свист скорости, с какой мчались мы в Майду.

- А! - рассеянно отзывается Титов.- Чего хорошего? Она ржавеет вся... Вода морская, едкая, так и проедает все части.

Внезапно он оживляется и смеется даже, берясь опять за свой пуншик.

- Этак-то было у нас две машины, да на одной работал шофером мезенский, а мезенские - пьяницы! Титов восторженно крутит головой.

- Так-то поехали мы раз с ним, надо было мне кой-чего свезть, сговорились за бутылку коньяку. Едем мы, он одной-то рукой правит, а другой бутылку-ти раскрутил да прямо с горлышка всю и вылупил, и мне не оставил! Жадный попался шофер, сам-от все и выпил. А дверца у него плохая была, не держалась совсем, вот мы едем, он баранку-ти свою крутит туда-сюда, лужи объезжаем, один раз так-то вертанул да из машины и выпал. Выпал, а я остался да прямо в море и поехал на всей скорости. Чего тут было!

Титов хохочет, смеется своей белозубой тихой улыбкой Пульхерия Еремеевна, смеемся мы, представляя эту картину...

- Вода через кабину, шипит кругом, мотор заглох, она и стала. Выстал я, гляжу, шофер бежит, протрезвел, а тем временем прилив шел, так ее и залило, потом когда выташшили, так она прахом и рассыпалась, вода всю съела. А шоферу так и надо! - несколько неожиданно заключает Титов.- Не пей один, не жадничай!

Некоторое время мы молчим, потом я напоминаю Титову про рыбу, про семгу, о которой я хоть и знаю уже немного, но хочу еще послушать.

- А! - говорит Титов.- Ну слушай... Вода у нас кроткая. В Койде вода плохая, быстрая, сувои страшенные, а у нас тут кроткая. В большие воды, то есть в полнолуние, быват так метра три с половиной. А в новолуние и на убыли - тогда называются малые воды - метра на два. Вон видишь невод-от? На шесть часов он под водой находится, и в эти шесть часов заходит в него рыба, да быват, и зверь заходит. А потом невод-от обсыхает, рыба-ти вся на песке оказывается, мы ее и обираем. Понял?

За семгу, котора первым сортом идет, плотят нам по десяти рублей с килограмма, а если сдаем с перевыполнением плана, то и по двенадцати. Считай, раз в десять дороже любой рыбы! Семга - рыба дивная, и я так считаю, что лучше ее нет по всей земле, так ли я говорю? Рыба она умная и знает свой закон. Так чтобы по морю без толку болтаться, этого у ней нет. А идет она походами. Зимой-то у нас не ловят, и не берусь тебе сказать, как и где она зимует. А зимой леду много у берега, и тогда мы на зверобойке. На тони выезжаем в начале июня. И вот в начале июня начинает нам идти семга.

Ты небось думаешь - семга и семга... А вот и нет! Ей много разных сортов, и по-разному она ходит. Первый поход ей начинается с начала июня, и называется она залетка - это семга крупная, сильная, жиловатая. С десятого июня и до Прокофьева дня, то есть до двадцать первого июля, идет все межень, мелкая семга. С Прокофьева до первого Спасу, то есть по-теперешнему до четырнад-цатого августа, может идти, но не каждый год такая семга черная рыба. Эта уже будет покрупнее межени. А со Спасу и до конца октября, пока лед не появится, идет осенняя семга, самая крупная и постоянная, и это называется главный поход. Понял?