— Да наш брат, рыбаки, на лодке оттуда не решаются плавиться, не только на таком плоту, как ты приехал. Прямо думали, что карачеи-самоеды плывут, или надвигаются войною дикие вогулы. Только они в старину так плавали на плотах и нападали на наши деревни! Да, это бывало, только уже так давно, что мы и позабыли.
И добрые люди стали осматривать мой плот, как будто это была какая-нибудь достопримечательность.
Вскоре на берегу собралась целая толпа; все, раскрывши рот, глядели на меня, как на необыкновенное явление; все расспрашивали, откуда я, чей, и только после хватились, что я голоден, и повели меня к своим палаткам.
Палатки просто оказались шалашами, прикрытыми берестами и разными пологами, парусами, но очень просторными, так что, когда я сел на предложенное мне место посреди на шкуру оленя, то вокруг разместилась вся рыболовная ватага, которая никак не хотела отстать от меня и осматривала с ног до головы. После долгого одиночества я чувствовал себя в новом обществе так неловко, словно я попал не к русским людям, а к краснокожим индейцам.
Тут были женщины с грудными детьми, которые отворачивались при моем взгляде, тут были дети постарше, которые только отмигивались своими ресницами, тут были девушки, парни, мужики, и, казалось, то, как я хлебал, ел, пил, обращался с ложкою, было уже для них таким зрелищем, какого они раньше не видывали.
Утолив наскоро голод, расспрашиваемый все время про путешествие, я, наконец, перешел сам к вопросам.
— Что вы тут делаете? — спрашиваю я мужиков, которые подсели ко мне, как старшие, поближе.
— Рыбу ловим.
— Какую?
— Семгу больше. За семгой выехали, на семужьем, значит, промысле промышляем…
— И есть? Попадает?
— Не жалуемся: ловится. Вот если хочешь, не устал с пути, поедем ловить ее.
Я поспешил изъявить свое согласие, и рыбаки скоро стали собираться на ловлю.
К моему удивлению, собрались все, кроме нескольких женщин, на обязанности которых было домашнее хозяйство: варка котлов, приготовление и сушка одежды и обуви, и на руках которых были дети; и скоро на пустынном берегу реки, где лежали смоленые длинные лодки, оказалось такое движение и суета, что я залюбовался.
Вскоре в лодки заскочили все, кто мог: девушки, женщины, мужики, парни, подростки, дети и даже маленькие ребятишки, словно предстояла какая-нибудь увеселительная прогулка.
Встали и похватали длинные тонкие шесты; одно движение, и лодки начали отходить от каменистого берега и поплыли вверх по течению, подталкиваемые одними шестами. Ребятишки поместились на самом носу, набравши с собою целые подолы камней и галек. Женщины и девушки выстроились с шестами впереди лодки, а сзади стали мужчины.
Меня позвал в лодку один широкоплечий, с рыжей бородой, мужик, у которого на носу стояла пара его дочерей девушек, и я охотно сел в его лодку, покинув и свой плот, и ружье, и бедного, недоумевающего теперь на берегу Лыска.
За нами тронулась и большая лодка с неводом, на которую село четыре человека с шестами и веслами.
— Куда мы едем? Далеко? — спрашиваю я девушек.
— А вот к тому перекату, — указали они руками.
— Зачем к перекату? — спрашиваю я, любуясь их миловидностью и тою ловкостью, с которою они сильно, но плавно отталкивались шестом.
— А около переката и стоит рыба, мечется. Семга любит быструю воду и камни, — коротко пояснили они.
Но, не доезжая далеко до переката, через который я только что час тому времени переправился с своим плотом, партия лодок разделилась: тяжелая лодка с неводом пошла вперед возле берега, за нею тихонько тронулась половина лодок с нашей, а остальные семь остановились и вышли на берег в ожидании ловли.
Прежний разговор сразу затих, шутки и смех молодежи сразу сменились какою-то серьезностью, и мы, тихонько подпихиваясь шестами, потянулись гуськом к самому перекату, который уже явственно шумел своими каскадами, ворочая камни. Именно — ворочая камни, которые видно было, как шевелятся, подмываемые сильным течением.
Так тихо, молча двигаясь возле самого берега, мы проплыли с версту, пока не очутились у самого переката.
Он страшно ревел, скрежеща своими камнями; местами вода превращалась в пену, которая большими хлопьями расплывалась ниже его, прибиваемая течением к бортам наших лодок.
Раздался сигнал остановиться. Мы пристаем к берегу, и между рыбаками происходит какое-то таинственное совещание, словно они боятся кого беспокоить среди этого шума.
Затем все снова размещаются по лодкам и вооружаются шестами, и поперек реки, ниже переката, проворно поплыла на веслах большая с неводом лодка. И только что она двинулась, как стали из нее выметывать сеть, которую грузилами так и потащило книзу.
Сеть была живо перекинута через всю реку, и все лодки незаметно, быстро выстроились вдоль ее тетивы, которая была видна, поддерживая ее на весу, чтобы она не затонула.
Вдруг что-то белое как будто мелькнуло в чистой воде и понеслось по дну быстрой тенью.
— Семга! — зашептали девушки, которые теперь не сводили глаз с быстро мелькающих камней, словно плывших нам навстречу.
Но все старались попрежнему держаться как можно осторожнее; не качаться в лодке, не говорить, видимо, опасаясь вспугнуть этим чуткую, бойкую рыбу.
