Северное сияние - [41]
Это была первая пощечина, которую Леопольд Маркони-старший влепил своему сыну.
Лизелотта потчевала нас кофе, когда я ляпнул, что это кайзерово семейство выглядело бы куда симпатичнее, будь оно запечатлено без униформы, по крайней мере дети.
— Без униформы? — озадаченно переспросил гроссгрундбезитцер.
— Ну да, в цивильном одеянии они выглядели бы куда лучше.
— Вы не любите форму? — еще более озадаченно спросил гроссгрундбезитцер. — Вы что же, и в армии не служили?
Я сказал, что я пацифист по природе.
Лицо гроссгрундбезитцера несколько омрачилось. Он задержал дыхание, будто готовясь к длительной и аргументированной речи.
— Видите ли, — начал он, — я человек дела. И потому во всем люблю точность. Всякая неопределенность мне претит. Знания я извлекаю из толковых словарей, а наши словари, и это вам придется признать, наиточнейшие в мире. Этот словарь, — он поднялся и направился в другую комнату, — этот словарь содержит, я в этом уверен, ответ и на вашу позицию. — Неслышно ступая в своих мягких тапочках, он вернулся ко мне.
— Лизелотта! — крикнул он, так как Лизелотта готовила угощение на кухне. — Лизелотта, где мои очки?
Лизелотта появилась с полной тарелкой кексов.
— Похваляется своими деловыми качествами, — произнесла она с легким укором, — а сам такой рассеянный. — Она пошла в комнату, где стояли словари, и принесла очки гроссгрундбезитцера. Посмотрела стекла на свет и протерла их бархоткой.
Гроссгрундбезитцер долго перелистывал книгу.
— А-а, — наконец сказал он, — вот. — И зачитал — Пацифизм. Всемирное движение, прошу заметить, что всемирное движение стоит в кавычках, — сверкнул он очками. — Всемирное движение, видящее свою главную цель в достижении вечного мира, построенного на принципах доброй воли и добрососедских отно…
— Я не говорил, что я сторонник движения, у меня лишь свои собственные воззрения на армию и униформу.
— Постойте, постойте, — воскликнул гроссгрундбезитцер, — …добрососедских отношений, носит явно утопический характер. И далее в скобках: в основе пацифизма лежит отказ от несения военной службы. А вот и ответ на ваш вопрос: пацифист — сторонник пацифизма, отрицающий войны в пользу международных, так называемых интернационалистских идей. Приверженцы пацифизма отказываются жертвовать своей жизнью во имя свободы и могущества родины. Национал-социализм категорически отвергает негерманский пацифизм, угрожающий единству и безопасности отечества.
В Федятине есть что-то пророческое. Порой мне кажется, что он меня прямо-таки гипнотизирует. Я пытаюсь объяснить себе это. Стараюсь внушить, что он не сможет воздействовать на меня, если я сам не захочу этого, если я не буду слепо подчиняться подсознательному воздействию, если пересилю раздвоение собственной личности и то состояние потери воли, которое может привести к распаду моего сознания.
Но все мои попытки противостоять тщетны, ибо этот человек находится в непрерывном трансе. Ему не надо защищаться от внешнего мира, внутри его, в его душе, идет битва каких-то неведомых непримиримых сил, и это состояние невольно передается мне. Но я постараюсь собраться, и он не сможет так влиять на меня.
А может, он и воздействует именно потому, что совсем не стремится к этому, он же никому насильственно не навязывает своего состояния.
Какие-то непонятные силы борются в нем, и я их чувствую. Эта борьба захватила и меня. Но я вырву из себя эту идиосинкразию.
Мне снилось, что у окружающих меня людей яйцеобразные головы. У инженера, у Маргариты, у плешивого доктора, у его супруги, у Буссолина и у всех их шелковых приятельниц. Они стояли среди восточных ковров и что-то говорили. Сначала я не мог понять ни слова. Только видел, что головы их удлиняются и удлиняются. Потом начал различать отдельные слова: говорили о брахикефалах и долихокефалах. Я утверждаю со всей серьезностью, произнес Буссолин, в то время как его голова удлинялась, 41 процент мезо и 14 процентов брахи, сказал он. Головы же продолжали удлиняться и через какое-то время стали такими же длинными, как и их тела. Врач держал Маргариту за маленькую руку. Нервный центр, произнес он. Пульсация 70 ударов в минуту. Сосуд пульсирует, сосуд пульсирует. Их глаза, рты, носы — все было вытянуто. Так что я вскоре установил соотношение: 1/3 — ноги, 1/3 — туловище, 1/3 — голова. Будто пекарь подцепил тесто и растягивает его, а оно стекает с рук. Словно невидимая сила хватает их за головы и тянет, тянет. Яйцеголовые говорили: индекс 3, индекс 3. Потом сгрудились в углу и смолкли. Из темноты вышел Федятин и вступил в круг света. Все с изумлением на него уставились, будто у него был какой-то иной индекс, а не 3, будто у него кровь пульсировала иначе. И Федятин неожиданно сказал: а у меня не 3.
Надо, чтобы человек жил только днем. Ночная жизнь становится все более невыносимой, во всяком случае, во время сна. Вспомнился сон о Ярославе, как он, окровавленный, падал вниз на разбитое стеклянное оборудование и как в него вонзались мельчайшие осколки лабораторного стекла. Счастье, что у меня еще есть Гретица и Катица. Хотя и они огорчены моим состоянием. Приготовились к моему визиту. Какое-то время не могли вымолвить ни слова. Потом Катица потребовала, чтобы я начал заботиться о своем внешнем виде. Чтобы нашел себе службу или вызвал того чеха, фамилия которого по-словенски будет Сречни
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.
Прозаик, драматург и эссеист Драго Янчар – центральная личность современной словенской литературы, самый переводимый словенский автор. Его книги вышли более чем на двадцати языках. Русскому читателю известны его романы «Галерник» (1982) и «Северное сияние» (1990).Действие романа «Катарина, павлин и иезуит» (2000) разворачивается в период Семилетней войны (1756–1763), в которую было втянуто большинство европейских стран. Главная героиня романа Катарина, устав от бессмысленности и бесперспективности своей жизни, от десятилетнего безответного увлечения блестящим австрийским офицером Виндишем, которому опадала прозвище «павлин», отправляется со словенскими паломниками в Кёльн к Золотой раке с мощами Святых Волхвов.
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».