Северное Сияние. Том 1 - [97]

Вы страдаете паранойей? Нет, я ей наслаждаюсь. Часто жить помогает.

И как тогда действовать? Да вот так – принял я решение и едва коснулся пальцами клавиатуры.

«hru?» – тут же появилось в окне чата.

Несколько напряженных секунд ожидания, и вдруг выскочил ответ, в таком же ключе: «kk&u?»

Отлично. Элимелех ответил, что дела у него ок, причем целых два раза, и поинтересовался, как у меня.

«pеrfecto» – от избытка чувств даже написал я.

Все же известие о том, что в усадьбе все хорошо, настроение подняло. В принципе я предполагал, что с моим пленением осадившие усадьбу блокаду снимут, как только окажусь вне зоны досягаемости обнаружения. Потому что уже после пересадки из бронемашины в конвертоплан меня отследить становилось практически нереально, а после посадки в грузовой самолет уж точно. Но все равно точил червячок сомнения, не случится ли обострения в виде штурма после моего бегства. И даже мысли о том, что штурмовать становится незачем, если меня внутри нет, не успокаивали. К счастью, штурма не случилось.

Мысли эти мелькнули за пару мгновений, и я дописал быстро в чате: «g2g brdy».

Сообщив таким образом чернокожему танцору, что мне нужно идти, и дав ему команду быть готовым к следующему выходу на связь, разрывая соединение, начал в определенной последовательности одно за другим закрывать висящие перед собой окна сайтов глубинной Сети.

С Элимелехом в общении сейчас я использовал даже не шифр, а банальные сокращения, принятые в чатах социальных сетей. Здесь они получили гораздо более широкое распространение, чем в моем мире, где еще ближе возвращались к истокам – постепенно начиная общаться картинками и пиктограммами, максимально упрощая коммуникацию. Как это было на заре цивилизации, в том же Древнем Египте – ничто не ново под луной.

В любом сегменте Сети запустить индексацию проблемой не было, и если меня ищут, то обучаемая нейросеть вполне может зацепить в обработку не только любую фразу типа «как дела в поместье?» или «не было штурма?», но и туманные на это намеки. Стандартные же распространенные сокращения использовались повсеместно, и, если поиск начался, по ним меня зацепить в терабайтах (или какой там объем) текстовой переписки в глубинных чатах просто нереально.

Да, в отличие от моего мира, в этом прогресс шагнул гораздо дальше и для общения применялся не только голосовой набор с возможностью конвертации текста в речь или наоборот, но и переписка посредством набора уже даже мысленного. Но в простоте удобства крылись и костыли тотальной цензуры – по голосу в Сети найти человека легче легкого. Даже при условии использования шифратора задача вполне реальная, и более того – подобная попытка сокрытия личности, наоборот, как маяк работает. Так что здесь, в этом мире, несмотря на более серьезный научно-технический прогресс, общались все больше по старинке. А уж использовать мысленный набор, открывая доступ к своей голове, не догадывался никто, кто хоть как-то задумывался о соблюдении информационной гигиены.

Ладно, в усадьбе сейчас все хорошо, а это главное. И связаться Элимелех со мной сможет, когда будет надо. Сейчас же необходимо решить проблему дальнейшей доступности усадьбы Юсуповых-Штейнберг как перевалочного пункта. Потому что, будь я на месте Анны Николаевны, если реально смотреть на вещи, такому неожиданному и нежданному пассажиру, который может заявиться в любой момент, был бы откровенно не рад.

Значит, в первую очередь сейчас нужно переговорить с княгиней. Чем я и занялся, без задержек добежав до прет-а-порте принтера – общаться с Анной Николаевной будучи в мундире ее мужа, к которому она питает такие противоречивые и странные чувства, идея не самая лучшая.

Ближайший прет-а-порте принтер оказался совсем недалеко, и в нем меня уже ждал костюм гимназиста – на печать я его отправил еще из кабинета. Руководствовался соображением: не знаешь, что надеть – надевай форму, никто слова не скажет. Будь я чуть постарше, мне бы сейчас подошел и обычный классический костюм или офисный кэжуал, но для моих «пятнадцати» это будет выглядеть как откровенная попытка казаться старше. Так что наряд гимназиста, думаю, самый сейчас подходящий.

Анна Николаевна ждала меня в кабинете, куда я вошел через четыре минуты сорок семь секунд из выделенных мне пяти. Княгиня осмотрела меня тяжелым взглядом, больше никак на мое появление не реагируя и не предлагая присесть.

Будь ситуация несколько иная, я бы присел сам, безо всяких душевных терзаний. Но сейчас лишний раз раздражать княгиню не хотел. Тем более что некую шаткость позиции за собой чувствовал. И дело было даже не в прошлом исполнении трюка «Вжух!», когда забежал в усадьбу и тут же уехал.

Сейчас у меня присутствовало, без шуток, чувство вины перед княгиней – облачившись в мундир Петра Алексеевича, я разбудил в ее душе давно забытые эмоции. Очень хорошо почувствовал ее горечь и тянущую тоску утраты. Еще более усугубляющуюся тем, что по моим ощущениями присутствовала некая недосказанность. Так бывает, когда люди после серьезной ссоры теряют близких, а потом всю жизнь сожалеют о том, что расстались навсегда на такой ноте.