Северное сияние - [22]

— И позвольте, ваше сиятельство, добавить, — с улыбкой сказал один из партнеров князя, старик Лопухин, — что в салоне том за плотными драпри скрыт уютный дамский будуар с канапе и прочими привлекательностями.

— Уж ты мастер за занавески заглядывать, павловского двора выученик, — шутливо погрозил ему князь Федор и загнул четвертый палец. — Италия — зимний сад…

— И Россия? — прозвучал сзади резкий вопрос.

Князь Федор с трудом повернул тяжелую, на короткой красной шее голову и встретился с возмущенным взглядом Пушкина.

— А, наш пострел везде поспел! — оглядывая поэта с головы до ног, недовольно проговорил он. — Изволь, и об России скажу. Россия для меня, милый мой, — скотный двор, псарня, пасека, амбары…

— И главным образом девичья, — опять вмешался в разговор старик Лопухин.

За столом засмеялись.

Пушкин, скрестив на груди руки и прислонившись затылком к белой колонне, неотрывно, в упор смотрел на князя Федора.

— И еще? — снова резко спросил он.

— И еще, — хмурясь, отвечал князь Федор, — не перевелись в ней углы, где собираются либералисты, чтобы совместно побредить о разного рода «высоких материях». Вот и твои сынки, — повернулся он к Муравьеву-Апостолу, — кажется, чего им не хватает? Чины, знатность, блистательная карьера. А намедни послушал я их разговоры с другими молодыми людьми, тоже достойнейших фамилий. Все какие-то «билли о правах» да палаты представителей от народа прожектируют: «Нашим бы мужикам да этакие билли».

Старик Муравьев строго посмотрел на князя Федора:

— Подобных мыслей я от своих сынов не слыхал.

Но князь Федор, не обратив внимания на эти слова, продолжал:

— А я не стерпел да напрямик им и заявил: «Мало еще наших смердов били, чтобы для них билли прожектировать. В стране полатей палаты, говорю, ни к чему…» — Князь Федор поманил лакея и, взяв у него с подноса бокал с вином, залпом выпил.

— Недурно играете словами, ваше сиятельство, — язвительно улыбнулся Пушкин. — Однако ж и тут проигрыш возможен.

Лопухин перетасовал карты и поспешно спросил:

— Прикажете еще одну партию, князь?

— Уж и не знаю, играть ли. От подобных разговоров у меня каждый нерв в дрожание приходит. Вот проиграюсь по твоей милости в пух и прах, — неожиданно обратился он к Пушкину, — так смотри, как бы тебе не пришлось меня кормить… Подай-ка вина, — остановил он проходящего мимо лакея и снова осушил бокал.

— Кормить бы еще не беда, — иронически ответил Пушкин, — а вот поить накладно будет.

Партнеры князя расхохотались.

— Не смеяться надо, судари мои, — совсем рассердился он. — Разве не прискорбно видеть такое неуважение и к сану и к летам?! У наших доморощенных литераторов появилась, эдакая что ни на есть модная манера развязно изъясняться. Недавно попался мне под руку журналишко один с каким-то претенциозным названием. Прочел я в нем статейку некоего господина филозофа. Батюшки мои, что за тон! Что за выражения! Прочел я ее раз, другой — и, parole d'honneur note 7 ничего в голове не осталось.

— Так, быть может, князь, философ не на такую голову рассчитывал? — холодно спросил Пушкин.

Игроки едва удержались от смеха.

Киязь Федор швырнул карты:

— Нет, это уж чересчур! Я сам любитель острого словца, но это уж…

— За эту самую статью, ваше сиятельство, — поспешил вмешаться один из игроков, — журнал тот закрыт, и господа умствующие сочинители и предерзостные писаки вряд ли будут иметь в дальнейшем возможность распространять в народе свои мысли…

— И давно пора, давно пора… — раздались голоса других партнеров.

Князь Ухтомский еще раз повернул к Пушкину свою круглую голову на малиновой шее:

— A propos note 8, господин сочинитель, ты нынче по какому департаменту числишься?

— Я числюсь по России, — раздельно произнес Пушкин и, круто повернувшись, скрылся за колоннами.

— Слыхали? А позу видали? — возмущенно спросил князь Федор.

— Они все после войны по-наполеоновски руки складывать выучились, — спокойно проговорил Муравьев-Апостол.

— Ну, твоему Сергею и подражать не надо, — сказал князь Федор. — Удивительно он на Наполеона похож, особливо в профиль. Мне рассказывали, что Наполеон увидел однажды в Париже твоего Сергея, когда он еще отроком был, и спрашивает: «Qui dirajt, que ce n'est pas mon fils?» note 9

Муравьев-Апостол глубоко вздохнул и стал медленно тасовать карты.

Князь заметил, что старик расстроен, и, желая рассеять его, прибавил:

— Я твоих сынов люблю. Боюсь только, как бы пылкость характера не повредила им. А к дочери, я слышал, Алексей Капнист сватается.

— Как объявим свадьбу, милости просим, — холодно ответил Муравьев-Апостол и снова, глубоко вздохнув, стал сдавать атласные карты…

За колоннами двигались пары. Звуки французской музыки сливались с французской речью и ароматом французских духов…

Князь Федор потер темные мешки под глазами и, дожидаясь, хода Лопухина, принялся разглядывать танцующих.

Одна пара остановилась в простенке у большого зеркала. В молоденькой белокурой девушке князь сразу узнал дочь генерала Раевского — Елену. Ее кавалер, невысокого роста, смуглый полковник лет за тридцать, взял для нее с подноса лимонаду. Елена поправила украшающую корсаж ее платья гирляндку резеды и взяла бокал.