Северное сияние ее глаз - [43]

Кто-то сидел неподалеку. Впрочем, стоило принюхаться, и Муза поняла кто.

Она открыла глаза, встала на колени и на коленях же побрела в ЕГО сторону.

Глаза привыкли к темноте, над головой встала луна. Муза Темная увидела, что ОН сидит, обнаженный по пояс, и смотрит на небо. Рваная куртка и рубашка лежат рядом. ОН вспотел. ЕГО лицо разодрано, из носа по губам течет кровь. Но ОН смотрит на небо и улыбается.

Тогда она тоже поднимает голову и видит луну и одну единственную звездочку, сверкающую на небе. Это ли не красота? Заглянув в темноту, начинаешь понимать всю красоту света.

Они сидят и молча смотрят на звездочку. ОН часто дышит, хрипит, иногда шмыгает носом. Кровь капает с подбородка на голуб, вспотевшую грудь.

— Ну, как? — спрашивает Муза Темная, — как тебе такой ритм?

— Он хотел убить меня.

— И убил бы. Ты для него просто серая мышь из того мира, — кивок в сторону города, который сверкает огнями за их спинами, — он думал, что у тебя серые мысли.

— Но это не так.

— Совсем не так. Ты же другой человек. У тебя есть Муза. И ты писатель. И ты только что уловил ритм ночного города.

— Прекрасный ритм, — говорит ОН и достает из куртки ручку и блокнот. Потом говорит:

— Так и хочется написать что-нибудь. Как думаешь, я схожу с ума?

— Наоборот, ты выздоравливаешь.

ОН кивает, рассеянно и нелепо — его мысли уже далеко и от реки и от холма и от плывущего где-то бомжа. ОН склоняется над блокнотом и начинает писать.

ЕГО свет — луна.

ЕГО мысли — шум реки.

ЕГО творчество — ритм уснувшего, погрузившегося в тишину и темноту города.

Муза Темная отходит в сторону, садится около реки, поджав ноги и обхватив руками колени. Она смотрит на НЕГО и мысли ее наполняются радостью и светом. Хочется курить, но это ничто по сравнению с жаждой, которую она смогла удовлетворить. И в этот момент он вспоминает обо мне. Ночь в ее распоряжении, но пройдет несколько часов и снова появится солнце.

Если где-то есть темнота, значит, в другом месте обязательно должен быть свет.

Меня нет на берегу реки, я не чувствую запаха измятой травы, не слышу шума воды и их одинакового дыхания. Я не могу наблюдать, как ОН быстро исписывает страницу за страницей…

Но на другом конце земли, где свет и самый полдень, я иду по тротуару, сворачиваю на широкую улицу, к дороге, и автомобили мчатся один за другим. Я улыбаюсь, переходя через улицу. Мои губы шевелятся. Сердце не успевает биться. Сердце отстает. Жизнь отстает. И этот город похож на дикую речку с множеством рукавов и подводных камней. В диком грязном потоке несутся тысячи мелких жизней. Городу все равно, он с одинаковым равнодушием утащит и крупную рыбешку и изодранное тело воняющего мочой бомжа. Он с маской равнодушия поднимет на вершину горы или скинет в самую темную пропасть. Он с безразличием примет в жертву прыгающего с крыши дома самоубийцу или начнет аплодировать удачному оперному певцу.

И ведь городу, в конце концов, наплевать, всплыл ты или захлебнулся…

ОНА.

1.

О, этот субботний вечер. Кошмарнее не придумать.

Тишина пустой квартиры давит. Словно Катя угодила в маленький египетский саркофаг, а сверху присыпали землей, замуровали заживо, закрыли все входы в гигантский лабиринт пирамиды.

И выхода больше нет, кроме как остаться один на один с тишиной.

Она разделась, кинула пальто на спинку кровати и тяжело упала в кресло. Хотелось включить телевизор, но сил не было подняться и взять пульт. В воздухе витал искрящийся запах принесенного ею холода (занесенного в квартиру кусочка зимы). Щеки горели. Чувствовала она себя мерзко.

Собравшись с силами, Катя поднялась, прошла на кухню и поставила чайник. Ей решительно требовалась порция крепкого кофе. Нервы и так ни к черту, так что можно было еще и закурить.

Все-таки включила телевизор, наполнив мир тесной комнаты звуками. Показывали какой-то сериал про частных детективов, совершенно ей неинтересный. Впрочем, на других каналах ситуация обстояла не лучше.

Вернувшись в кресло, Катя поджала ноги и сидела в такой позе некоторое время, полностью погруженная в себя, разглядывая пустоту невидимым взором.

Потом громко щелкнул выключившийся чайник. Катя вздрогнула, обнаружив себя в реальности. И ей вдруг сделалось так невероятно тоскливо, так одиноко и мерзко в этой жизни, что слезы вновь навернулись на глазах. А внутренний голос, даже как-то смутившись, произнес:

"Да, ладно. Все будет хорошо"

— Ничего не будет хорошо, — прошептала она, — я тряпка. Я подлый, мелкий человек. Я много лет жила в своем сером мире, не замечая, что происходит вокруг, радуясь, что какие-то неприятности проходят мимо меня, и никогда не принимала ответственных решений. Я даже боялась заговорить сама с собой.

"Ну, вот же, разговариваешь" — буркнул внутренний голос.

— Как только происходило что-то серьезное, я, как мышь, пряталась в свою норку, закрывалась ото всех и ждала, когда вся эта серьезность пройдет мимо. И думала, что так и надо. Я безответственная. Когда наступил серьезный момент, когда от меня требовалось принять правильное решения, что я сделала? Я промолчала. Я позволила всему плыть по течению. Я…

Она захлебнулась рыданиями. Слезы текли по щекам и губам, капали с подбородка на колени.