Северное буги - [16]

— Детектив? — спросил я, ложась рядом с ней.

— Роман, — уклончиво ответила она.

— Любовный, наверно? — заинтересованным тоном спросил я.

— Еще какой.

— Почитай мне немножко. Ну, с того места, где ты остановилась.

— Ты будешь смеяться.

— Не буду.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Только попробуй засмеяться.

— Ну сказал же — обещаю.

— Угу, где? Ага, вот: «…ОН все более истово контролировал распоясавшуюся влажность и поднимал ее язык, ОН пробегался по ее телу… и властно прижимал его к своему горячему шерстяному ковру. ОНА не могла сдержать стона и теребила его густые волосы и покусывала его мускулистую шею… ОН засасывал лепестки ее цветка, и она напрягалась как струна и вдавливала его большую голову между своих трепетных бедер… ОН перевернул ее на живот, закинул ее рыжие волосы, обнажив нежную шею, и стал покрывать ее горячими поцелуями, одновременно ОН, как усердный моряк драит палубу… загонял по самое некуда своего возбужденного юнца и впадал в качку… малец был рослым и упитанным, поэтому ее любящему ласку цветку приходилось туго… Потом ОНА бежала в ванну, смазывала измученную полость живительной мазью и возвращалась… а ОН, точно и не утолял своего голода, словно огромный хищник, бросался на ЕЕ податливое тело и снова томительно ласкал ЕЕ горячую отвердевшую грудь и нежил горячие виноградины ЕЕ сосков, терпеливо ожидая, когда возбуждение снова откроет дурманящий поток ЕЕ горячего цветка, и так было раз за разом, пока розовая заря не освещала огромное окно мансарды и они, утомленные, засыпали. Но даже во сне он не покидал ЕЕ горячего убежища, а она словно после долгой, неистовой качки в шторм засыпала в ЕГО объятиях, закрыв зеленые, мокрые от счастья, словно покрытые капельками росы глаза».

Вика остановилась и внимательно посмотрела на меня. Ее взгляд невозможно описать, в нем прочитывались и гордость, что и у нас было почти так, и вопрос: «Ну как, ну как, сильно, а?», и такое женское, мол, вот ведь несколько раз, и такое интимное, будто мы соучастники и только что наблюдали за чем-то таким, и что-то, возможно, еще было в ее взгляде…

— Ну да, сильное чтиво, — с легкой иронией заметил я.

— Ничего ты не понимаешь.

— Нет, кроме шуток, я бы так не смог написать. Очень красиво, и, знаешь, складывается ощущение вполне определенной недосягаемости происходящего, словно ОНИ — это такие вот исполины, в соотношении один к двум к нормальному человеческому росту и физическим способностям.

Я посмотрел на Вику, она смотрела на меня настороженно и непонимающе.

— Ладно, не бери в голову, хорошая книжка, отдохнуть можно, — успокоил я ее. — Ты что сейчас делать будешь?

— Посплю, наверно, полчасика, — ответила она.

— А я пойду вниз спущусь, посмотрю, как там. — Я поцеловал Вику и вышел.

Глядя на свое отражение в зеркальной стене, я спустился вниз. На елке, несмотря на дневной свет, перемигивались лампочки, серебристо-белый ангел на верхушке по-прежнему смотрел в сторону входной двери, но вот огня в камине уже не было, как не было и шумной компании, я потер ладонями лицо и решил выйти на порог и посмотреть, как там погода. Дверь открылась с большим трудом, и то отодвинуть я смог ее только наполовину. Шел снег, вернее, за порогом не было ничего, кроме снега. Это было похоже на сплошной белый туман, но туман этот завывал и сыпал крупными хлопьями, и летел в лицо, и требовал впустить его в дом. Зажмурившись от этого натиска, я вытянул руку вперед, она утонула в снежном тумане. Ужас какой! Я захлопнул дверь, размял пальцы и поежился. Достав сотовый телефон, я посмотрел на антенну — нет зоны покрытия сети, я перевел взгляд на молочно-белое окно и понял, что это надолго.

Немного подумав, я подошел к камину, сложил небольшой шалашик из березовых поленцев, поджег щепу и, пока огонь разгорался, решил сварить себе кофе. Мне хотелось посидеть перед камином с чашкой кофе и подумать о чем-нибудь отвлеченном, нейтральном и по возможности возвышенном. Выйдя из кухни с чашкой на подносе, я обнаружил, что мое место уже занято. У камина сидел унтер-офицер и подкладывал дрова в мой огонь. Он посмотрел на меня через свои хамелеоны и вопросительно констатировал:

— Кофе? Это хорошо. А я вот не завтракаю. Никогда.

Отчего-то мне показалось, что он уже успел выпить.

— Да уже время обеда, — заметил я.

Он не ответил, закурил и тоном старого приятеля, но с едва уловимой напряженностью заговорил снова:

— Знаешь, мы познакомились с ней примерно через неделю, как ты уехал. Она сидела на скамейке, на берегу, одна, курила. Мы отдыхали со своим курсом, я вижу, девушка сидит грустная, как, ну… как японские стихи. Платьишко на ней было такое легкое-легкое. И знаешь, что-то меня зацепило. Спрашиваю: «Девушка, вам не холодно?» — «Да нет, все нормально», — отвечает. А вижу, что ненормально, причем ой как ненормально. Подсел, говорю: «Хотите — верьте, хотите — нет, а я вас не могу здесь оставить. Вам холодно, вы одна, вы грустите, и ночь уже, давайте я вас провожу, а то мало ли, бродят тут всякие». — «Вроде вас?» — спрашивает, но не враждебно. «Да нет, — говорю, — я присягу давал, чего меня бояться». А сам думаю: «При чем тут присяга?» А она так вздохнула и говорит: «Ну, раз присягу, то провожайте». Помню все как сейчас. Говорю ей: «Накиньте мой пиджак». — «Нет, спасибо, — говорит, — он прокуренный». — «Но вот и вы же, — говорю, — курите». — «Я-то, — отвечает, — курю «Парламент», а вы какую-то гадость, «Яву» небось». Угадала. Вот с тех пор курю только «Парламент», дорого, правда, но что поделаешь. Конечно, что там говорить, притягивает она парней, как… ну ладно. Но вот кажется мне, что любила она только тебя. Не знаю, что там у вас получилось, да и не мое это дело. Прошлое, в общем. Какая у нее там чехарда сейчас в голове происходит, мне даже страшно представить. Вижу, ты нормальный парень и, может, меня поймешь. Не хочу, чтоб ты сейчас распалял ее. Тут же только спичку брось, а там гори все синим пламенем, ты же ее знаешь. Возможно, тебе наплевать на все это, но не порть ей жизнь. Тебе пошуметь и уехать, а мне потом… Ну а если нет, то не обессудь, ты наживешь себе врага, серьезного врага.