Северная Корея изнутри. Черный рынок, мода, лагеря, диссиденты и перебежчики - [10]

.

Двойственная оценочная стоимость северокорейской валюты приводит и к интересным экономическим парадоксам. Так, цены на общественный транспорт все еще номинированы по официальному курсу, так что плата за проезд гораздо меньше его реальной стоимости. Поездка на пхеньянском метро, например, обойдется всего в пять вон. По официальному курсу это каких-то пять центов, а по реальному — фактически даром[12].

К сожалению, то же самое касается и зарплат. Все работники в КНДР (официально, во всяком случае) работают на государство — и оплату труда они получают в соответствии с официальной ценностью воны. Так, государственные служащие обычно получают от 1000 до 6000 вон в месяц. Даже по официальному курсу в 96 вон за доллар — это совсем немного, но если пересчитать их зарплату по реальному курсу черного рынка, выходит, что даже чиновникам высокого ранга платят меньше доллара в месяц[13].

В коммунистической системе, где здравоохранение, образование, пища и жилье — теоретически — бесплатны, с такой зарплатой в принципе даже можно было бы жить. Во всяком случае, она не выглядела бы так несуразно, как сейчас. Но как мы знаем, государство уже не способно эффективно обеспечивать людей всем необходимым (справедливости ради надо отметить, что элита все еще получает какие-то пайки). Поэтому рабочему и его семье приходится изыскивать иные способы пополнить бюджет — например, торговать на рынке или оказывать какие-то услуги. В результате в Северной Корее все — от шахтера до учителя — ведут своего рода двойную экономическую жизнь. Многие работают неофициально, получая оплату наличными, или приторговывают чем попало на рынках в свободное от основной работы время.

Эта ситуация крайне негативно сказывается на способности страны нормально жить и работать. Поскольку людям практически ничего не платят на месте их основной работы, они и не слишком заинтересованы в том, чтобы реально там трудиться. Полиция пользуется любой возможностью для вымогательства взяток, а многие работники государственных предприятий «подрабатывают» мелкими хищениями со своих рабочих мест или используют мощности своих предприятий в личных целях. Зарплата заводского рабочего составляет около 2000 вон в месяц, поэтому неудивительно обилие сообщений о том, что с государственных фабрик выносят практически все, сделанное из металла, или о том, что рабочие выносят с фабрик продукцию и пускают ее «налево». По официальному курсу рабочий не мог бы себе позволить даже пачку сигарет на свою месячную зарплату — не говоря уже о зажигалке, чтобы прикурить.

Чанмадан изнутри

Если в Северной Корее есть два обменных курса, то и экономик тоже две: «официальная» (в которой люди работают на государственных работах и получают от государства зарплату) и экономика «черного рынка», где люди зарабатывают не то чтобы нелегально, но и не совсем в рамках закона. Эту экономику не признают официально, но при этом и не запрещают. Именно она и работает в сегодняшней Северной Корее.

Нелегальные, но допустимые рынки в Северной Корее называют чанмадан. Это старокорейское слово и означает, собственно, «рынок» (южане, отправляясь на рынок, идут на сиджан; то же слово для обозначения рынка используется и в Китае; в Северной Корее слово «сиджан» используется только для описания официально разрешенных рынков) и восходит к средневековым корейским семейным сельскохозяйственным рынкам. Чанмаданы часто стихийно возникают на оживленных перекрестках узких, извилистых, грязных улочек жилых кварталов северокорейских городков или иногда организуются в специально построенных для этого зданиях. Такие здания можно увидеть даже на картах Google Earth; характерным было здание рынка с голубой крышей в районе Чэха-дон в городе Синыйджу у китайской границы. К сожалению, здание в конце концов снесли, но это не означает, что бизнес в Синыйджу прекратился — торговля просто переместилась в другие районы города.

Люди, открывающие свои прилавки и торговые точки на чанмаданах, должны оплатить налоговый сбор за них представителям власти — так государство вовлекается в маркетизацию. На некоторых крупных рынках действуют электронные регистрационные системы, с помощью которых контролируют налогоплательщиков. Торговцы в поисках новых клиентов часто на руках перетаскивают свои грузы через горные перевалы, реки, грязные долины и пыльные проселки, стремясь таким образом избежать пристального внимания правительственных чиновников, которые могут попытаться прекратить торговлю или, что вероятнее, потребовать свою долю с прибылей.

Типичный владелец торговой точки на чанмадане — это аджумма (замужняя женщина средних лет), принадлежащая к низшему или среднему слою общества. Наиболее близкий перевод этого слова на русский — «тетушка», «тетка». После утверждения неоконфуцианства в качестве официальной идеологии страны во времена династии Чосон (1392–1910) корейская культура оставалась подчеркнуто маскулинной и патриархальной; женским идеалом считался архетип хёнмо-янчхо («добрая жена — мудрая мать»), но при этом, особенно в крестьянской среде, чаще всего именно женщины, а не мужчины брали на себя функцию рыночных торговок. В сегодняшней Южной Корее бедные пожилые женщины продают овощи и рисовые лепешки на улицах, а в дождливые дни оккупируют выходы из метро корзинками с зонтиками. Так что в том, что большинство торгующих на