Северная Аврора - [23]

– Ничего позорного в этом не вижу! – с неожиданным для самого себя раздражением сказал он. – Гораздо хуже быть полуинтеллигентом…

– Это я полуинтеллигент?

– Да, ты.

– А кто виноват?… – насмешливо спросил Валерий. – Ваш мир, ваш строй.

– Мои родители не лавочники и не бароны! – взволнованно возразил Андрей. – Я учился на свои собственные трудовые гроши!..

– Скажите пожалуйста… Ах, как ужасно! Да ежели бы твой отец имел на руках восемь ртов, не видать бы тебе университета. Тебя поощряли! А я получал подзатыльники… На мои гроши хлеб покупали!

Чтобы окончательно уничтожить Андрея, Валерий прибавил:

– Тургенев? Ахи да охи? Нежная любовь? Вот вчера Сенька мне говорил, будто он с ней гуляет.

– Какой Сенька? – растерянно пробормотал Андрей.

– Парень из деревни. А в общем, ну тебя к черту!.. Завтра с шести часов стрельба… Это тебе не Тургенев!

Он снова повернулся спиной к Андрею и через минуту уже похрапывал. Андрей же долго не мог заснуть. «Нет! – думал он. – Этого не может быть! Врет Сенька… Этого не может быть!»

3

Покосы и уборка уже кончились. Клочки сена валялись повсюду. В этом году травы поднялись поздно, вторая половина июля была дождливой и холодной, с косьбой запоздали. Но и за Ческой, в полях, и на лесных опушках теперь уже стояли стога, точно длинные ржаные ковриги. Сараи были доверху набиты сеном. Деревня надежно запаслась кормами для скота.

По вечерам молодежь гуляла. Вперемежку с деревенскими парнями стайками ходили по улице и бойцы.

Женщины в праздничных сарафанах либо в сборчатых широких юбках и в пестрых кофтах с узкими рукавами сидели возле изб на завалинках и судачили.

Однажды вечером Андрей увидел на улице чернобровую полную девушку в кокошнике. Он уже знал, что это Калерия, дочь Мелосеева. После петровок ее просватали за Сеньку-плотовщика, самого отчаянного парня на деревне. Вскоре ожидалась их свадьба. Люди и вправду болтали, будто до Калерии Сенька бегал к Любе, но Андрей по-прежнему не верил этому.

Калерия шла с подругами. Вслед за ними плелся Пашка, приятель Семена, босиком и с гармонью. Возле церкви толпился народ. Через раскрытые двери церковного притвора виден был иконостас, озаренный немногими свечами. Из церкви доносился запах ладана, слышны были возгласы священника, пение стариков и визгливый голос Мелосеева, стоявшего на клиросе. Всенощная уже кончалась.

Гармонист, проходивший мимо церкви, не стесняясь, пел свое:

По Москве Сенька гуляет,

Извозчика нанимает,

Извозчика не нашел,

Сам заплакал да пошел,

Ко товарищу зашел.

Ты, товарищ дорогой,

Сядь, подумаем со мной.

Уж я думал, передумал,

Кого к Любушке послать,

Кому Любушке сказать,

Что женюся на другой,

На богатой, на чужой.

Калерия обернулась и погрозила гармонисту кулаком.

– Доехало, – засмеялись бабы на завалинке. – Кошку бьют, невестке наметки дают.

С выгона показалось стадо. Впереди него неторопливо шел бык с железным кольцом, пропущенным сквозь ноздри. Позади стада брели пастухи в лаптях, с батогами. Стога курились от сырости. Мычали коровы, позвякивали колокольчики.

За линией окопов, вырытых неподалеку от деревни, отряд выставлял дозоры. Они либо углублялись на две или на три версты в лес, либо подходили к грунтовой дороге, идущей сюда из города Онеги. В этих же местах лежали по канавам секреты. Каждый секрет состоял из двух человек.

Старшим одного из секретов сегодня был назначен Иван Жарнильский. Вместе с молодым бойцом Маркиным он подошел к логовинке пересохшего ручья, протекавшего неподалеку от берега реки Онеги. Обменявшись с товарищами паролем и отзывом, они залегли. Жарнильский выкопал в сене пещерку с таким расчетом, чтобы просматривалась дорога и кусок поля за ней.

Лежавший рядом с ним Маркин зевнул во весь рот и сладко потянулся.

– Раззевался, как лошадь! – с досадой сказал ему Иван. – Рановато! Нам до полночи тут барабанить. Ты на природу любуйся. Смотри, как хорошо!

– Вода да кочки… – вяло, со скукой в голосе отозвался Маркин.

– Ну, и довольно, – сказал Иван. – Для красоты много не надо.

– Неправильно Драницын дежурство распределил, – сказал Маркин. – Отдежурим до полночи, а в четыре опять заступать. Дорога, то да се… Факт, не зыспишься.

– Зато сразу отделаемся. И с колокольни долой. Живи, как хочешь, цельные сутки… Пойдем, Маркин, завтра рыбку половим. Я вчера из проволоки крючки обточил. Славные вышли крючки!.. Ты удить любишь?

Но Маркин будто и не слыхал его. Вынув кисет, он кое-как слепил цигарку и подал табак Жарнильскому.

Над болотом поднимался густой туман.

– До костей проймет! – Маркин выругался.

– Не нравится?

– Чему тут нравиться?

Иван засмеялся.

– Живи ты легче, Маркин. Солдату, брат, ко всему привычку надо иметь, а ты все ворчишь. Ведь молодой еще… Кончим войну, дома обсушимся. Скоро скопом подымется весь народ. Полегче будет. Войну кончим через годок…

Маркин усмехнулся.

– Не смейся, Петра. Факт… – Иван говорил с полной убежденностью. Глаза его, круглые, точно у птицы, добродушно глядели на Маркина.

– Вчера письмо получил от отца… – начал Маркин.

– Из Питера?

– Из Питера… Маму, пишет, похоронил…

Молодой боец вдруг стал совсем похож на мальчика.

Глаза его заморгали. Иван расправил слежавшееся сено и сказал ему: