Северная Африка в IV—V веках - [67]
Все эти особенности мировоззрения Коммодиана представляют значительный интерес для правильного понимания идеологии угнетенных масс римской Северной Африки. Отрицая и ненавидя существующий общественный строй, они не ощущали в себе достаточной силы, чтобы самим изменить этот строй, освободиться от его ига. Поэтому в рисовавшейся им картине освобождения центр тяжести переносился на вмешательство божественной либо какой-то иной внешней силы. Чрезвычайно интересно в этой связи, что победу над Римом и знатными Коммодиан в одном из своих пророческих стихотворений приписывает готам [501]. Нельзя не видеть в этом явного доказательства того факта, что надежды эксплуатируемых слоев империи обращались к «варварам», сотрясавшим с III в. Римское государство.
Выступая с оружием в руках против землевладельцев и римских властей, агонистики не дожидались исполнения хилиастических пророчеств о конце света и пытались уже на этой земле активно содействовать правому делу. Но было бы ошибкой полагать, что агонистики сознательно {196} стремились установить некий новый социальный порядок. Их представление о победоносном исходе борьбы против земной несправедливости прочно связывалось, как и у Коммодиана, с эсхатологическими христианскими чаяниями. Это ясно следует из того, что одновременно с выступлениями против господствующих классов они продолжали практиковать самоубийства. Августин пишет, что во время восстаний агонистиков никто не смел мстить за людей, убитых ими, «кроме тех, от кого они в безумии сами требовали наказания. Ведь некоторые из них, чтобы заставить нанести себе удар мечом, угрожали людям смертью, другие повсюду добровольно умирали..., то ли бросаясь в различные стремнины, то ли в воду, то ли в огонь» [502]. Таким образом, экспроприация господ и обращение их в рабство были для агонистиков таким же проявлением «агона», как и самоубийства, которые позволяли им скорее предстать перед судом божьим. Из этого видно, что разрушая ненавистный им мир социальной несправедливости, агонистики не надеялись установить «господство праведных» уже на этом свете. Одержать полную победу над греховным миром можно было, лишь уйдя из него и возродившись в новом справедливом мире, созданном божественной волей. Но для того, чтобы приблизить конец света и торжество праведных, надо было стремиться исполнять волю бога уже на этом свете — таковы были примерно религиозные мотивы социальных выступлений агонистиков. Что касается будущего социального устройства, то оно окутывалось в мистическую дымку эсхатологических пророчеств и связывалось с непосредственным вмешательством бога в земные дела. Можно целиком согласиться с метким замечанием Бюттнер, что «в социальных действиях агонистиков акцент делается на подготовке божьего суда» [503]. Считая себя непосредственными исполнителями божественной воли, агонистики видели свою миссию в том, чтобы начать ту борьбу за торжество правого дела, которая завершится лишь после конца света, и, таким образом, обеспечить себе вечное блаженство. В атмосфере того религиозного экстаза, которым были охвачены агонистики, для них было совершенно естественно по выполнении своей земной {197} миссии добиваться скорейшего переселения в иной мир и, освободив рабов и должников, бросаться на обнаженные мечи. Понятно, что в этих условиях не могло быть речи о стремлении к последовательному и прочному преобразованию существующих общественных отношений, о реальном закреплении побед, одержанных в борьбе с господствующим классом.
В те периоды, когда агонистики принимали участие в выступлениях сельских тружеников, в рядах их противников оказывались не только римские власти и католическая церковь, но и донатистский клир. Епископы донатистской церкви предавали своих вчерашних союзников и призывали против них римские войска. В своей полемике с католиками они всячески стремились отмежеваться от связей с циркумцеллионами [504]. Даже такой противник донатистов, как Августин, не решался возложить на них ответственность за выступления агонистиков против землевладельцев и лишь отмечал, что подобные факты возбуждают против донатистской церкви императорские законы [505].
В этой тактике донатистского клира проявлялась противоположность социальных позиций различных направлений, представленных в донатистском движении. Если африканских колонов и рабов влекла к донатизму их ненависть к существовавшему социальному и политическому строю, то донатистская церковь проявляла открыто враждебное отношение к борьбе масс против эксплуатации. Следует в то же время подчеркнуть, что, несмотря на боевой характер социальных выступлений агонистиков, они все же не привели к разрыву между этими двумя направлениями в донатизме. В этих выступлениях следует видеть скорее отдельные эпизоды в деятельности агонистиков, чем выражение ее главного и постоянного направления. Совершенно несомненно, что католические писатели, стремясь скомпрометировать донатистов, старались перечислить все известные им «противозаконные» действия агонистиков. Между тем в их произведениях, за исключением трех приведенных выше отрывков, мы не встретим больше упоминаний об участии агонистиков в восстаниях. Подав-{198}ляющее большинство приводимых у Оптата, Августина и в других источниках фактов о деятельности циркумцеллионов относится к чисто религиозной борьбе. Лишь на короткие периоды агонистики вступали в противоречие с политикой донатистской церкви. После подавления восстаний они вновь действовали в полном согласии с волей своих епископов. Так было, например, в 40-х годах IV в., когда после восстания, подавленного с помощью донатистского духовенства, агонистики, оказывая сопротивление миссии Павла и Макария, выступали лишь как боевая сила донатистской церкви. Так было, несомненно, и во времена Августина, когда отряды агонистиков широко использовались донатистским клиром для террора против католической церкви.
