«Север» выходит на связь - [26]

— Начинай! — опять скомандовал Гаврилов.

Колесо завертелось. Спицы мелькали все живей. Токарь придвинул каретку, с резца полилась тонким завитком стружка. Здорово! Только надолго ли сил у «круталей» хватит? Ливенцов предостерег:

— Сергей Алексеевич, а ведь тяжело так. Может, не стоит?

Гаврилов головы не поднял. Буркнул:

— Не ждать же у моря погоды!

Ливенцову хотелось обнять Гавриловых. Он ведь их столько уж лет знает, его и ее.

Отец Сергея всю жизнь проработал на заводе, отменный мастер был и в партии с самой революции. Место его за станком сын занял. А Лена — та пришла на завод со школьной скамьи. Черноглазая, тоненькая. Хронометрировала трудовые процессы. Возле станка с Сергеем познакомилась. В кино ходили, кроссы бегали, зимой — на лыжне. Когда поженились, только и разговоров было: вот это пара, красивая! Дети пошли, и уже не до спорта, домоседами стали. И на заводе — как дома, хозяева. Вон что глава семьи на заботу ливенцовскую ответил: «Не ждать же у моря погоды». А Лена колесо крутит, и на лице — радость…

«Вот, секретарь, — подумал, шагая дальше, Ливенцов, — ты хотел людей приободрить, а Гавриловы тебя самого приободрили».

Навстречу попалась женщина — Болдина, монтажница, и он остановил ее, удивляясь:

— Антонина Михайловна, какими судьбами? Вы же на копку траншей посланы? Закончили? А от мужа письма с фронта получаете?

— От мужа? — Болдина вскинула брови. — Что-то давненько не пишет. А укрепления еще строим, Иван Николаевич. Такие делаем, ого-го! Фашисты ни за что не одолеют. А как наши красноармейцы сражаются, сама видела.

— Ну а здесь-то какими судьбами?

— Каждую неделю дают выходной. До дому, правда, далеко, и пешком… Хожу. Витенька, сынок, дома один. Несу ему, что сберегу от пайка. Приберу комнату, постирать тоже надо. А тут вот решила на завод заглянуть. Скоро ли вы нас, Иван Николаевич, отзовете? Больно тоскуем.

— Отзовем. Потерпите еще. Обязательно отзовем.

На сборке Ливенцов не приметил больших перемен. Как и обычно, за длинным операционным столом сидели монтажницы. Вот только действовали всего два паяльника. И то за счет экономии тока на освещении. Хорошо, хоть есть еще небольшой задел деталей и узлов…

Очередной «Север» дошел до настройщика. Подключили антенну, батареи. Зашумел приемник, ожил. Те, кто поближе, заулыбались.

Фаня Кабалкина, маленькая, худенькая, улучила минуту и начала читать сводку. По профессии она плановик, а по линии парткома «агитпроп», ее так и зовут повсюду. Ливенцов знал, что каждый день в шесть утра она с наушниками сидит, принимает сводку Совинформбюро. Потом стучит на пишущей машинке, размножает «последние известия», раздает цеховым агитаторам. А тут, на сборке, сама читает и комментирует.

«В течение 2 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На Западном фронте отбито несколько ожесточенных атак немецко-фашистских войск. Враг понес большие потери людьми и вооружением…»

— А где это Западный фронт? — прервала чтение сборщица.

— Западнее Москвы. Понимаете, как стойко защитники нашей столицы сражаются. Несколько ожесточенных атак отбили. А вот дальше: «На Ростовском участке фронта советские войска продолжали преследовать противника…»

И опять остановка. Дискуссия:

— Мой муженек там, на Ростовском.

— А ты откуда знаешь? На конвертах-треугольниках адресов нет, только номер полевой почты.

— Раз говорю, знаю. Мой отчаянный. Где фашистов преследуют, он обязательно объявится.

— А мой вот Васютка, сынок, раненый, — всхлипнула еще не старая, но уже поседевшая женщина. Озябшими пальцами вынула конверт-треугольничек. — Из Вологды письмо, там в госпитале лежит. Пишет: «Знай, мама, что отомстил я за наши беды супостату. Трех фашистов уложил, а четвертого не успел, он мне из револьвера плечо повредил. Но ничего, не беспокойся, мама. Когда врачи вылечат, я еще много врагов убью».

Еще раз всплакнула.

— Я бы его, миленького, собой прикрыла, согрела, напоила, накормила.

Она совсем забыла, что сама-то голодает, в холоде, под обстрелом работает. И ее подружки тоже про это забыли, разом заголосили, печалясь о тех, кто в окопах, на фронте.

Бледные губы Кабалкиной задрожали. Она силилась найти нужные слова. Подошла к матери, что читала письмо, обняла.

— Славный у тебя сын. Гордись им. И мы все тоже им гордимся. Он обязательно отомстит за свою рану. И за наши беды, лишения отомстит… Бойцы нашей армии сражаются за правое дело и потому жизни своей не жалеют, проявляют героизм. Вот увидите, как они еще фашистских оккупантов погонят! Не могу вам указать месяц и день, но уверена, что погонят. Ну, давайте дальше сводку читать. «Боевая деятельность партизан Лениградской области не прекращается ни на один день. Отряд товарища Г. совершил ночью налет на деревню Т., где расположилось на отдых фашистское подразделение… Партизаны перебили всех немцев и захватили много оружия и ценных документов».

Четырнадцатилетняя Люся, молча помогавшая матери перебирать проводки, спросила:

— Тетя Фаня, а кто он, товарищ Г.?

— Я тоже не знаю, Люсенька. Пока это тайна, чтобы фашисты не узнали. Мы ведь тоже держим в секрете, что у нас на заводе делается. Шпионы пытаются проведать, а мы язык за зубами должны держать. Иначе не одолеть врага. А вот когда победим, расскажут и про товарища Г., и про его подчиненных, и про всех нас. И про тебя, Люся, расскажут. Парод нам будет благодарен.