Севастопольский мальчик - [13]

Воевода Пальмерстон [14]

Поражает Русь на карте

Указательным перстом.

И адмирал, не допускающий и мысли о какой-нибудь серьезной опасности Севастополю, все откладывал отправку своей семьи и подсмеивался над теми сослуживцами, которые торопились выслать жен и детей вслед за известием, что огромный флот союзников вошел в Черное море, направляясь к крымским берегам.

Зато в этот день восьмого сентября 1854 года ошеломленный, подавленный и бессильно обозленный адмирал понял, что не сегодня-завтра союзники могут взять Севастополь, оставленный гарнизоном, и главнокомандующий союзных войск станет властным хозяином Севастополя и займет тот большой, окруженный прелестным садом, уютный казенный дом, в котором живет теперь с большой семьей он, командир севастопольского порта и военный губернатор.

Четверть часа тому назад он виделся с Корниловым — этим признанным всеми вершителем и распорядителем Севастополя. Недаром же Корнилов своим умом, доблестью и силою духа умел вселять веру в него.

Негодующий на главнокомандующего, он показал адмиралу только что полученную им от князя Меншикова записку.

В записке князь писал, что оставляет Севастополь. Если он не может спасти его, то спасет армию от уничтожения. Чтобы не быть отрезанным от сообщения с Россией, от двух дивизий, уже пришедших в Крым, он в ту же ночь, после небольшого роздыха войскам, начнет фланговое движение, оставивши неприятеля влево. Соединившись с новыми войсками, он пойдет на неприятеля.

«А Севастополь уже будет уничтожен!» — подумал адмирал, прочитавши записку главнокомандующего.

Не сомневался в этом и Корнилов. Но он решил защитить Севастополь с горстью моряков и умереть с ними, защищая город. В ту же ночь все способные носить оружие должны ожидать неприятеля. С арестантов долой кандалы!

Никто не мог подумать, что союзники, после Альминской победы, не решатся идти брать Севастополь [15], что, не зная его беззащитности, они пойдут на южную сторону, чтобы начать осаду, и что Севастополь падет только через одиннадцать месяцев героической защиты.

Адмирал посидел несколько минут на балконе, вернулся в свой кабинет и снова продолжал работать вместе с двумя адъютантами, диктуя соответствующие распоряжения.

И скоро вышел, сел на лошадь и поехал объезжать город, успокаивая взволнованных жителей.

IV

Маркушка, посланный с запиской к Нахимову, через две минуты добежал до небольшого дома и вошел в незапертый подъезд.

В прихожей сидел матрос-ординарец.

— Нахимов дома? — спросил Маркушка.

— Ад-ми-ра-ла? Да зачем тебе, мальчишка, адмирала? — спросил маленький черноволосый молодой матросик.

И вытаращил на Маркушку свои пучеглазые, ошалевшие и добродушные черные глаза.

— Дело! — значительно и серьезно сказал мальчишка.

— Дело?

И матросик прыснул.

— Да ты не скаль зубы-то, а доложи сей секунд: «Маркушка, мол, пришел…»

— Скажи пожалуйста!.. С каким это лепортом? Не накласть ли тебе в кису да по шеям?..

— Как бы тебя Нахимов не по шеям, а я письмо принес с Северной; приказано Нахимову беспременно отдать. Можешь войти в понятие?.. Доложи! — громко и нетерпеливо говорил Маркушка.

— Так и сказал бы! А то хочешь, чтоб тебя, охальника, да по загривку. Да черт с тобой, мальчишка! — добродушно улыбаясь, сказал ординарец. — А нашего адмирала, братец ты мой, дома нет. Будь дома, я тебя, ерша, пустил бы в горницы и без доклада. Адмирал не форсист… Он простой… От кого же у тебя письмо?

— От флотского барина. А ты, матрос, укажи, где найти Нахимова. Обегаю город и разыщу.

— Спешка?

— То-то. Так не держи. Сказывай.

— По баксионам, верно, объезжает. Каждый день на баксионах. Как, мол, стройка батареев идет… Поторапливает.

— Ну, бегу…

— Стой, огонь! Подожди! К восьми склянкам обещался быть. Минут через пять вернется! Садись вот около, да и жди!

Маркушка присел на рундуке в галерее.

— А ты зачем был на Северной, Маркушка? Живешь там?

— Нет… Тятька мой на четвертом баксионе, а я рулевым на ялике дяденьки Бугая! — не без достоинства проговорил Маркушка.

— Ишь ты?.. Рулевым? Да тебе сколько же, мальцу, годов?

— Двенадцатый! — вымолвил Маркушка.

«Кажется, не маленький!» — слышалась, казалось, горделивая нотка в голосе, и серьезное выражение лица.

И сказал, что только на ялике привез двадцать пассажиров раненых.

— А сколько их на Северной осталось! Страсть. Лучше и не гляди на них… Жалко! Так стон стоит! А призору им не было… Только теперь пришли баркасы. Заберут! — говорил взволнованно Маркушка.

И с озлоблением прибавил:

— Все он, подлец, перебил… И сколько нашего народа… И вовсе стуцером обескуражил наших… А он за нашими и в ночь придет на Северную… Разве что Нахимов не пустит…

Но уж в голосе Маркушки не было уверенности.

— Ишь ты, чего наделал Менщик! — испуганно вымолвил матрос.

— Стуцер… И силы мало!.. — воскликнул Маркушка.

— А вот и Нахимов приехал! — сказал матрос и вскочил.

Вскочил и Маркушка и увидел Нахимова, подъезжавшего на маленьком конике к крыльцу.

ГЛАВА III

I

Нахимов ловко слез с небольшого гнедого иноходца и, слегка нагнувши голову, быстрыми и мелкими шагами вошел в галерею.

Обожаемый матросами за справедливость, доступность и любовь к простому человеку, уважаемый как лихой адмирал, уже прославившийся недавним разгромом турецкой эскадры в Синопе