Севастополь в огне. Корабль и крест - [80]

Чиж, светя себе факелом, медленно спускался в колодец. Далеко внизу серебряной монеткой лежала вода. Пластун поднял голову. В отверстии над ним на фоне голубого неба различалось лицо Кравченко.

– Федор Семенович, что видишь? – спросил тот, и звук его голоса гулко пошел вниз.

– Пока ничего! Колодец, – крикнул Чиж.

– Этот колодец может быть хоть в сто саженей. Веревки не хватит, – сказал Кравченко.

– Вроде уступ какой снизу, травите пока, – попросил Чиж и переложил факел в другую руку.

Веревка над ним вдруг вспыхнула, мгновенно перегорела и оборвалась.

Наверху Биля опрокинулся назад, отпустил веревку. Она пролетела мимо его лица и унеслась вниз, в темноту. Из колодца донесся плеск, вызванный телом, упавшим в воду.

– Убился он, – тихо сказал Кравченко.

Черная вода сомкнулась над головой Чижа. Книзу шахта колодца расширялась, и это спасло его. Он свалился в глубокий и довольно широкий круглый бассейн. Когда вода затормозила его падение, он поднял голову, открыл глаза и посмотрел вверх. Там, на поверхности еще плавало багровое пятно горящего факела. Чиж оттолкнулся ногами от дна и пошел вверх.

Он вынырнул, схватился за бортик, открыл глаза и оказался лицом к лицу с черепом. В нем торчал точно такой же стилет, как и тот, который был у Чижа на поясе. Лезвие пробило его насквозь. От неожиданности казак снова ушел под воду.

Кравченко быстро мастерил новый факел, наматывал на сосновый сук тряпку, пропитанную маслом и селитрой. Биля разматывал новую веревку.

– Это я, баранья голова, на веревку селитру пролил. Надо же, – причитал Кравченко.

И тут из колодца вдруг донесся радостный вопль Чижа:

– Есть! Вот он, клад! Сам дался в руки.

Чиж поднял факел и осветил проход, уходящий вровень с поверхностью в сторону, в темноту. За скелетом, лежащим в скрюченном положении, стояли сундуки, развалившиеся от времени. Вокруг них россыпью лежали золотые и серебряные монеты.

Через какое-то время Даниил тревожно всмотрелся в даль. Вернигора повернул голову, сложил ладони и издал пронзительный птичий крик. Далеко внизу, на дороге черной ниткой показался отряд англичан.

Подзорная труба Били сразу выхватила из колонны Ньюкомба и Кэтрин.

– Ну, это, брат, шалишь, чтобы им отдать! – сказал Чиж, выжимая одежду.

– Им тут ходу часа три, – заметил Вернигора.

– Ползут и ползут, – сказал Кравченко.

– Больше роты. Задавят они нас, – проговорил Биля, опуская трубу.

– Не можем мы отдать им клад! – высказался Даниил.

– Штольня от горы идет, но вся завалена. Нешто поискать с этой стороны? – предложил Чиж.

– Не успеем. Николай Степанович, подорвем?

– Совсем без пороха останемся. А может, и не хватит его на это. Да и дюже их много, раскидают камни руками.

– Данила, побежишь один до Кухаренко за подмогой, – приказал есаул. – Может, хоть на обратном пути наши переймут англичан. А мы будем их жалить пока.

Даниил горестно покачал головой, но возражать не осмелился.

– Григорий Яковлевич, неужто мы такое добро тут бросим? – простонал Чиж.

– А что кудахтать теперь? Ты мне иное что присоветуешь? Кишени набить успеем. Того, что на себе унесем, будет немало, – сказал Биля.

– Идут к нам в тыл и не боятся, – произнес Кравченко.

– Давайте, братья, коней отгоним подальше, – сказал Биля и начал спускаться с холма.

Пластуны пошли вслед за ним, только Чиж почему-то медлил. Он все еще смотрел на колонну англичан. Она вдруг замедлила ход и остановилась.

– Григорий Яковлевич! – позвал Чиж есаула.

Отряд Ньюкомба вставал на ночевку. Ружья были составлены в пирамиды. По лесу рядом с бивуаком беспечно ходили дровосеки, рубили палашами сухие сосновые и можжевеловые сучья. Кое-где над кострами уже поднимался дымок.

В стороне, около привязанных лошадей, стояли Ньюкомб, командир пехотной роты и боцман. По своему обыкновению там же маячил и Елецкий, прислушивался к их разговору.

– Я расстреляю вас за неподчинение! – с холодной яростью сказал Ньюкомб.

– Сэр, я не поведу своих людей ночью по горам без проводника! – спокойно ответил ему командир роты.

– Он прав! – согласился с ним боцман. – Люди и так падают с ног! Сидя в седле, таких вещей не замечаешь.

Ньюкомб сжал зубы, резко развернулся, прошел несколько шагов, столкнулся с Кэтрин, взял ее под локоть и повел к костру.

– Будем готовиться к ночлегу. Хваленая английская пехота не может идти! – сказал он и ускорил шаг.

Ньюкомб уже не вел, а тащил Кэтрин. Она на мгновение обернулась назад и увидела, что Елецкий, боцман и командир роты стояли рядом и о чем-то тихо говорили. А Ньюкомб как заводная кукла, которая не может остановиться, все тащил ее вперед.

– Генри, куда ты? – спросила Кэтрин и остановилась.

– Ах да, – сказал Ньюкомб, отпуская ее руку. – Сейчас солдаты нарубят веток, и я устрою вас, мисс Кортни, на прекрасном лесном ложе!

– Генри, мне кажется, что все эти люди сговорились против тебя. Они что-то замышляют!

– Эта сволочь не способна договориться между собой, – заявил Ньюкомб.

Тропа, по которой завтра предстояло пройти англичанам, здесь то шла по самому обрыву, то неглубоко заходила в лес, который, в свою очередь, упирался в отвесную стену горного кряжа. Чиж и Вернигора, о чем-то оживленно переговариваясь, шагали взад и вперед прямо по ней, иногда скрывались в лесу там, где она отворачивала от обрыва. Следом за ними как привязанный бродил Даниил и внимательно слушал их.