Севастополь в огне. Корабль и крест - [74]

Слейтер спал тревожным, прерывистым сном. Елецкий склонился над ним. Тень упала на лицо Слейтера. Он вдруг резко открыл глаза, узнал Елецкого, в ужасе отодвинулся и хотел закричать, но тот мгновенно зажал ему рот ладонью и придавил голову к подушке.

– Али что-то сказал? – спросил Биля у Екатерины Романовны.

Они стояли около коновязи, у которой теперь пустовало одно место. Конь Били радостно заржал, узнав хозяина, и тот ласково потрепал его пшеничную гриву.

– Куда там. Ни слова! Только дал мне билет, двадцать пять рублей, – горестно ответила Екатерина Романовна и достала из кармана фартука бумажку. – Вот.

– Я так понимаю, что обратно Али Битербиевича ждать нам не приходится, – проговорил Биля, и хозяйка дома вдруг залилась слезами.

– Что это у вас на дождь пошло, Екатерина Романовна? – спросил есаул.

– Скоро вы все меня покинете. Одна опять буду.

Биля только развел руками, отвернулся и двинулся к хате.

Войдя в нее, он подошел к своим вещам, висящим на стене под чистейшей белой простыней, выстиранной Екатериной Романовной.

За столом сидел Кравченко и проверял какие-то бумаги.

– Исправно все? – спросил Биля, надевая портупею.

– Аттестат как надо выписан. Только сомнительно мне, что мы свои кормовые получим. А это уже было бы в самый раз! – ответил Кравченко и тяжело вздохнул.

– Что от царя нам положено, то, брат, шалишь! Мы коней опилками кормить не будем. Получим все до копеечки! – заявил Биля.

Кравченко скептически покачал головой и сказал:

– Жалует царь, Григорий Яковлевич, да не жалует псарь.

Балаклава, Крым

Кэтрин читала книгу. Когда что-нибудь особенно захватывало ее внимание, лицо девушки приобретало трагическое, беспокойное выражение. Но все эти трагические маски, сменяющие друг друга, не имели никакого отношения к внутреннему состоянию. Именно так выражался интерес к событиям, о которых она узнавала.

– Разрешите? – раздался за ее спиной голос Елецкого.

Кэтрин вздрогнула от неожиданности и обернулась.

– Да, конечно, прошу вас.

Елецкий вошел в палатку, поклонился и сказал:

– Я только что встретил мистера Ньюкомба, он попросил меня подождать его здесь. Вы не возражаете?

– Если вам не трудно, подождите его на улице.

Елецкий слегка улыбнулся и пошел к выходу.

Кэтрин заметила эту улыбку, не сулящую ей в будущем ничего хорошего.

Но выйти он не успел. В палатку влетел разъяренный Ньюкомб.

– Проклятье! Все эти тупицы вытесаны из одной деревяшки! – громко заговорил он. – Они не дают мне людей, и это после тех сведений, которые я добыл для них! Видите ли, им надо готовить штурм! Не только одна несчастная рота, но и целый батальон там уже ничего не решает! Траншеи подошли на сто футов к бастионам русских. Это конец. Это вы? – Наконец-то он заметил Елецкого. – Зайдите позднее, мне сейчас не до вас!

Елецкий улыбнулся еще раз, вышел, однако тут же обогнул палатку и остановился послушать дальнейший разговор Ньюкомба и Кэтрин.

– Черт бы их подрал! Я задушил бы одних этих недоумков кишками других, – бушевал Ньюкомб, расхаживая по палатке.

– Генри, прошу тебя в моем присутствии избегать таких выражений! – сказала Кэтрин, уставшая слушать его.

– А? Что? Ах, да! Но здесь не Лондон, мисс Кортни!

Кэтрин вспыхнула и отложила книгу.

– В этом я уже слишком хорошо убедилась! – произнесла она и встала.

– Что вы хотите этим сказать?

– Хотя бы то, что я попросила бы вас не пускать к нам всякую сволочь! Даже если наш дом – всего лишь эта палатка!

– Если вы о Елецком, то хочу заметить, что этот человек по рождению джентльмен и действительно князь. Он довольно рано сбился с пути, укокошил карточного шулера, стал героем прелюбопытнейшего уголовного процесса и угодил на каторгу.

Елецкий поднял голову, подумал и мысленно согласился с формулировкой Ньюкомба. Он снова улыбнулся. В последнее время у него почти всегда было прекрасное настроение.

– Генри, я боюсь его. Он ведет себя так, как будто что-то знает, – сказала Кэтрин.

– Что он может знать? Елецкий у меня в руках. Он собирается бежать в Америку, так как считает эту дыру, представь себе, будущей великой державой. Но ему нужны деньги. Я обещал их ему и дам, но пока он слишком ценен для меня здесь.

Елецкий пожал плечами и пошел прочь от палатки.

– Надо поесть. Я забыл позавтракать, – вдруг сказал Ньюкомб и тяжело опустился на стул.

Кэтрин обошла его, склонилась, обняла и сказала:

– Генри, давай уедем отсюда прямо сейчас. Тех денег, которые у меня есть, нам хватит, чтобы устроиться на новом месте.

– Это на каком же таком?

– Если мы не можем жить в Европе, то поселимся в Америке или России. Ты предложишь свои ракеты там.

– Какая глупость и малодушие! Впрочем, для женщины это простительно.

– Ты стал груб, Генри, – сказала Кэтрин и выпрямилась.

Ньюкомб встал, повернулся к ней и угловато, неумело обнял.

– Прости меня! – сказал он.

Боцман и Эдди еще раз выровняли шаг, зашли боком и поставили носилки на землю.

– Подождем минут десять, пока начнется погрузка, – сказал Елецкий.

– Я говорил вам, что мы торопимся! – донесся с носилок голос Слейтера.

– Не волнуйтесь, пока я с вами, вам ничего не угрожает, – сказал Елецкий и осведомился: – Вы предпочитаете передать мне вексель здесь или на палубе?