Севастополь в огне. Корабль и крест - [40]

– Вот ведь богохульники! Батарею как Богородицу зовут, – проговорил Кравченко.

– Али Битербиевич, как же ты с нашим сербом разминулся? – спросил Биля.

– Я как прибежал от гор, пошел к Кухаренко, он меня в тот же час к вам отправил. Никакого серба я не видел.

– Где ж он делся? – удивился Биля. – Разминулись вы с ним разве? Завтра пойдем, поглядим на эти самые мортиры. Садитесь вечерять, братья, – добавил он и поднялся на ноги.

– А ты что ж, Яковлевич? – спросил Кравченко.

– Аппетита нет.

– Без харча казаку никак нельзя.

– Мне подумать надо. Это лучше делать без харча.

– Ох, и обрадуюсь я ему сейчас, этому кулешу. Буду об нем только думать, пока весь не вычерпаем, – мечтательно проговорил Чиж.

Пластуны стали доставать ложки. Кравченко вынул большую краюху хлеба и начал ее разрезать на пять равных частей.

– А что, Федор Семенович, не хочешь ли ты нам чего сказать? – дорезав хлеб, спросил Кравченко у Чижа.

Биля, который уже хотел отойти от огня, уловил в его интонации что-то такое, что заставило его остановиться.

– Я-то? Нет, не хочу, – спокойно ответил Чиж.

– А мне говорил, что хочешь, – настаивал на своем Кравченко.

Биля внимательно посмотрел на Чижа, подошел к огню и уселся на землю.

– Вот разве что хочу спросить Али Битербиевича, маракует ли он по-арабски? – произнес Чиж.

– Коран могу читать, – ответил черкес.

– Тут не Коран, а кое-что иное.

– Давай, Федя, не стесняйся, – подбодрил Кравченко Чижа.

Тот со вздохом достал стилет и положил его на самое освещенное место. От такого зрелища Али даже дернулся.

– Шайтан! – только и выдавил он из себя. – Где ты его нашел?

Чиж взял стилет, спрятал его себе за спину и проговорил:

– Только швыряться им уже хватит. Я за ним уже и нырял, и продавал его, и крал потом. Он мне теперь как брат родный. Глядите лучше, что я вам покажу! – Казак нажал на выступ под гардой, кольца задвигались и встали. – Али Битербиевич, ежели вы можете читать и слово мне даете не кидаться, то я вам ножичек передам.

Черкес кивнул в знак согласия.

Отсветы пламени скользнули по трем граням лезвия.

Али взял стилет в руки, нашел арабский текст, подвинулся к огню и прочел:

– «Сорок четыре пятьсот пятьдесят девять. Северный гвоздь. Курс сорок семь через бухту от корабля и креста. Сто четыре шага. Плакида поможет. В трех первых строках один тридцать восемь пятьсот шестьдесят семь восемьдесят два семьсот девяносто три».

Севастополь, Крым

Кухаренко дремал на обширном диване. Стук в дверь заставил его открыть сначала один глаз, а потом и второй.

– Кто там? – рявкнул полковник, опуская большие белые ноги на глинобитный пол.

– Ваше высокоблагородие, дозволите войти? – донесся из-за двери голос Петра.

Кухаренко вскочил с дивана, накинул на нательную рубаху мундир, посмотрел в окно, за которым сгущались сумерки.

– Давай! – крикнул он.

Петр открыл дверь. Два егеря ввели в горницу Даниила. Сам Петр остался на пороге и подпер своей длинной фигурой притолоку.

Егеря вытянулись и отдали честь. Кроме своего оружия на них висело и много другого, английского и турецкого.

– Петр, огня вздуй, не видно уже ничего! – сказал Кухаренко.

Петр исчез, а один из егерей быстро отрапортовал:

– Ваше высокоблагородие, вот доставили. Поймали на бастионе, балакал, что до вас дело есть у него.

– Кто такой будешь? – спросил Даниила Кухаренко.

– Серб. Отбили меня пластуны есаула Били. Имею для вас сообщение. Нож дайте.

Петр прошел мимо Даниила, осветил его грязное лицо и черные горящие глаза, поставил подсвечник на стол.

– Дай ему ножик! – приказал Кухаренко.

Петр повернул на поясе кинжал, достал из-под него нож и подал Даниилу.

Егеря покосились на них: не пырнул бы господина полковника этот непонятный человек.

– А чем это вы обвешаны? – спросил их Кухаренко.

– Это, значит, его оружие, с которым он к нам перекинулся, – ответил бойкий егерь.

Даниил отпарывал подкладку левой рукой. Он попробовал делать это правой, но тут же выронил нож.

– Петр, помоги ему! – сказал Кухаренко, заметив это.

Вестовой взял нож, вопросительно глянул на серба. Тот показал на подкладку. Петр начал надрезать ее.

– Где ты все это взял? – спросил Даниила Кухаренко, кивнув на оружие.

– У врагов отобрал, побил их.

– Сколько же ты побил?

– Троих, – ответил Даниил, отвел руку Петра, вынул из-за подкладки записку и протянул ее Кухаренко.

Тот повернулся к свету, прочитал текст, сложил бумажку вдвое, опустил на стол, поворотился к Даниилу и сказал:

– Рука Якова Григорьевича. Где же они тебя освободили?

– В Балаклаве.

– Я смотрю, ты ранен. Петр, дай ему спирт, корпию и скажи, как на перевязочный пункт пройти, а лучше дай кого в провожатые. Жить его пока к пластунам определи, в ту же самую хату.

– Когда мне назад? – спросил Даниил.

– Пока не треба.

Окрестности Балаклавы, Крым

Али склонился к огню и еще раз прочитал тот же самый текст.

– Выходит, что цифры тут буквы обозначают? – спросил Чиж.

– Да. В церковнославянском и греческом так же, – ответил ему Биля, взял в руки стилет и прочел вполголоса по-гречески: – Плакида поможет.

– Да только тут и с цифирью ничего не разберешь, – заметил Кравченко.

– Северный гвоздь – это Полярная звезда, сорок четыре пятьсот девяносто девять – склонение, иначе широта. Курс сорок семь – это румб на компасе, направление движения. Так долготу определяли в старые годы.