Севастополь в огне. Корабль и крест - [33]

– Так и загрыз бы его! – отозвался на это Вернигора.

– Чтоб я этого и не слыхал более от вас! – грозно сказал Кравченко. – Сейчас мы назад вертаемся, будем палить их интендантство. Так ведь, есаул?

Биля согласно кивнул и сказал:

– Но подходить не станем. Их там теперь как шершней набралось. Слышите, гудят-то как!

2

Англичане осторожно вступали на склад. Одну за одной они медленно открывали двери, недоверчиво осматривали тюки и ядра, лежащие горой. Ближе к концу пакгауза солдаты шли уже смелее, и тут грянул залп трех винтовок, связанных между собой. Заработали и другие подарки Кравченко. Рухнули с высоты ведро с керосином и горящая свеча.

Запылавший факелом англичанин замахал руками и упал на тюки с паклей и хлопком, по которым уже текла горящая дорожка. Еще двое по накату пола, политому маслом, заскользили к стене, из которой торчали сломанные сабельные клинки.

Вернигора широко размахнулся и кинул камень, обернутый промасленной и пропитанной селитрой тканью. Она была уже подожжена, и огонь тут же, прямо на лету охватил весь снаряд.

Кравченко совал свои зажигалки в небольшой костерок и передавал их Вернигоре. Они красиво вращались в воздухе, летели со склона горы и падали один за другим на камышовую крышу пакгауза.

– Здоров ты кидать, Емельян, – заметил Чиж. – Это же саженей тридцать, а то и более.

В это время из-под крыши склада, с другой ее стороны, вырвался язык пламени, и повалил густой дым.

– Все! Уходим! – скомандовал Биля.

На пушечном лафете, не замечая суеты, царившей вокруг и начинающегося пожара, в глубокой задумчивости сидел Ньюкомб.

Вдруг один из солдат, находившихся рядом с ним, крикнул:

– Это снова они! – Он показал рукой вверх.

Ньюкомб мгновенно поднял голову и вскочил.

– Кто хочет заработать?! – крикнул он.

Тут же рядом с ним возник сержант.

– Это другое дело! – одобрительно заметил он.

– По фунту каждому, кто пойдет со мной, и сто тому, кто возьмет хотя бы одного из них живым!

В пакгаузе за спиной Ньюкомба один за одним стали рваться пушечные гранаты. Крыша склада накренилась и тяжело рухнула.

Пот прорезал полоски на пыльных лбах пластунов. Чиж по-собачьи лакал воду из реки, положив руку на штуцер. Кравченко и Вернигора лежали в тени кустов. Даниил отполз в сторону, и его тяжело вырвало от усталости. Один только Биля оставался на ногах. Он поднял голову к зениту, посмотрел на положение солнца, потом достал из кармана медный компас. Чиж отвалился от воды, прилег и подоткнул под голову заплечный мешок.

– Загнал ты нас, Григорий Яковлевич. Мы давно уже ушли от погони, – сказал Чиж.

Биля закрыл глаза, прислушался. Внутри его пропели тончайшие, далекие звуки. Он лег, приоткрыл рот и прижал ухо к земле. Топот ног, бряцание оружия и собачий лай звучали для него совершенно явно. Нет, не ушли.

Один из мастифов Ньюкомба мордой раздвинул виноградные листья, поймал верхним чутьем запах и сделал длинный скачок вперед на своих приземистых лапах. Мелькали в винограднике красные мундиры. Кто-то из англичан на ходу рубил непокорную лозу тесаком. Вышагивал за собаками Ньюкомб в черном рединготе. На плече у него висела короткая кавалерийская винтовка, в кобуре на поясе находился револьвер системы Лефоше.

Ньюкомб на длинных ногах шел быстрее, чем бежал рядом с ним сержант, и смотрел прямо перед собой, в сторону близких гор. Его голова была все время поднята, но он ни разу не споткнулся, хотя вокруг него то и дело раздавалось чертыханье упавших солдат.

Пластуны шли цепочкой по середине реки, чуть поднимая ноги и заводя их в воду с носка, отчего становились слегка похожи на цапель. Чиж был замыкающим. Перед ним, стараясь не отстать от Вернигоры, шагал и шатался от усталости Даниил. Вот он провалился в небольшую яму, поднялся и двинулся было на мелководье, в сторону глинистого берега.

Однако Чиж сразу ухватил его за воротник, вернул на место и заявил:

– Куда? Наследишь по глине так, что нас и через неделю найдут!

Но Даниила все сильнее болтало из стороны в сторону. Он схватился за ветку дерева, содрал с нее листву. Чиж снова выровнял серба и дал ему легкого пинка.

– Пропадем мы с ним! Наломал тут веток, как кабан! – сказал он, обернувшись к Кравченко.

Даниил уже плохо понимал происходящее. Он вдруг остановился, снова пошел в сторону берега, шатаясь, выбрался на него, опустился на большой камень и замер с широко открытыми глазами. Это был тяжелый ступор.

Пластуны собрались вокруг Даниила, быстро обменялись короткими взглядами.

– Раздевайте его! – распорядился Биля.

Мастифы Ньюкомба выскочили к берегу реки и разошлись в разные стороны. К воде подошел Ньюкомб, присел и осмотрелся. Затем он свистнул и послал обеих собак вдоль берега, вверх по течению, туда, куда, как ему теперь было известно, ушли пластуны.

Чиж и Вернигора быстро раздевали Даниила. Тот стоял, как ребенок, совершенно безучастно, как будто все то, что происходило здесь и сейчас, не имело к нему никакого отношения.

– Да повернись ты, бисов сын! – бросил сквозь зубы Вернигора.

– Если он сейчас не отойдет, то бросить его придется. Связались мы с ним на свои головы, – сказал Кравченко Биле.

Чиж и Вернигора завели совершенно голого Даниила в реку и несколько раз опустили в нее с головой там, где у высокого берега чернела промоина. Его начало вдруг колотить так, словно он заплясал какой-то дикий танец. Пластуны подтащили беднягу обратно к камню. Чиж бросил к его ногам обувь и одежду.