Сеул – Хиросима. Август 1945 - [2]

За матерью наступает очередь Мин Хо. Он уже достаточно высокий, для своих девяти лет выглядит совсем взрослым и крепким. Гён Ран крепко обнимает братишку.

– У меня и для вас подарки есть, – радостно объявляет она, снова запуская руку в мешок. – Для мамы шёлковый отрез, а для Мин Хо набор новеньких хрустящих карандашей и большая тетрадь в сто листов.

После ужина Ген Ран наскоро купается на заднем дворе под тряпичным навесом, который кое-как защищает от случайных взглядов соседей, а потом возвращается на свое место, где проспала первые шестнадцать лет своей жизни. Раньше мать и отец спали в другой комнате, но теперь там укладывают Мин Хо, а все женщины лежат в той, что раньше считалась детской.

Пока дети собираются спать, мать шёпотом отчитывает старшую дочь.

– Почему ты привозишь Ин Су такие дорогие подарки? Наверное, тетрадь для Мин Хо обошлась раз в десять дешевле, чем этот бесполезный стеклянный шарик.

– Ин Су ведь у нас девочка, – осторожно отвечает Гён Ран. – Ей нужно что-нибудь красивое, а такие вещи стоят немного дороже. Ничего страшного, моя стипендия цела, я привезла её домой, так что завтра же сходим на рынок и купим целый мешок риса. Я смотрю, в рисовом сундуке уже вовсю дно сверкает, стоит только крышку открыть. Вы, наверное, впроголодь жили.

– Конечно, стипендию ты откладывала, – ворчит мать. – А все деньги на этот проклятый шарик прямо с тебя слезли. Кожа да кости остались. Сахар-то ты хоть покупала?

– Иногда, – уклончиво отвечает Гён Ран.

– И почему ты тратишь деньги на безделушки, когда тебе самой нужно хорошо кушать, чтобы учиться?

– Я не могу есть сахар, когда они голодают. Лучше уж привезти им подарки, хоть все вместе порадуемся.

– Все дети как дети, одна ты у меня такая странная, – продолжает брюзжать мать.

Гён Ран прикрывает глаза и улыбается. Она знает, что в глубине души мать гордится ею.

На следующий день Гён Ран встаёт ни свет, ни заря, думая о том, что нужно собрать тележку и отправиться на рынок за рисом, а может быть и поспрашивать у соседей, не продаст ли им кто-нибудь мешок из прошлогодних залежавшихся запасов. Хотя, какие могут быть запасы? Люди сильно обеднели за годы войны.

В городе она слышала, что там, в Европе, война уже закончилась. А здесь, на Востоке, горький военный дым застоялся, как в безветренную погоду. Никаких изменений.

Гён Ран тянет руку, чтобы разбудить мать, но обнаруживает, что её место уже пустое. Обычно мать встает чуть позже, но, может быть, за это время что-то изменилось?

Она выходит во двор, чтобы набрать себе воды для умывания, и в этот момент из летней кухни выходит мать. В руках у неё большая чашка с варёным рисом.

– Иди на задний двор, – говорит женщина, прежде чем занести еду в дом.

Гён Ран удивляется тому, что мать приготовила так много. Их ведь всего четверо, двое ещё совсем маленькие. Куда им столько еды?

Вместо того чтобы послушаться, она идёт следом за матерью. Гён Ран оглядывается, но, к своему удивлению, не обнаруживает ни матери, ни чашки с рисом. В голову закрадываются подозрения, и она обходит весь дом, стараясь не потревожить спящих малышей. Решив проверить все варианты, она тихонько прокрадывается в ту комнату, где спит Мин Хо. Из неё можно пройти в крохотное помещение, где находится нижняя дверь или, попросту говоря, люк.

Так и есть – деревянная крышка откинута в сторону. Гён Ран не раздумывает ни секунды, сразу же опускаясь в зияющее отверстие в полу.

Она и забыла, какие крутые здесь ступеньки. В погребе горит свеча, отбрасывая кривые тени по земляным стенам. Гён Ран знает, чего ожидать, и потому, увидев трёх взрослых мужчин, нисколько не удивляется.

– Ты зачем сюда явилась? – напускается на неё мать, оставив чашку с рисом на полу.

Не сказав ни слова, Гён Ран поднимается по лестнице. Мать идёт следом. Заметив, что мать хочет закрыть люк, девушка холодно бросает:

– Оставьте, пусть погреб проветрится хотя бы с полчаса.

Поход на рынок отменяется. Гён Ран сидит на заднем дворе и крутит в руках пустой кувшин.

Как мать могла поступить так неразумно? Как можно прятать партизан в своём доме, где живут маленькие дети? Разве мать, которая желает добра своей семье, будет так рисковать?

Через некоторое время к ней подходит умытая и улыбающаяся Ин Су.

– Сестра, разве ты не будешь завтракать? – тянет она своим низким приятным голосом, и при этом жутко напоминает медвежонка.

Короткая чёлка намокла и прилипла ко лбу. Глазки бусинки доверчиво смотрят на старшую сестру. Полные красные губы ожидающе приоткрыты. Жаль разочаровывать такую куколку, но Гён Ран знает, что не сможет проглотить ни кусочка.

– Я не хочу, – вздыхает она, поглаживая малышку по волосам. – Скажи маме, что я не буду завтракать.

Как и следовало ожидать, чуть погодя на заднем дворе появляется мать.

– Почему ты так себя ведешь? – хмурясь, спрашивает она.

– Вы должны убрать их из нашего дома, – вместо ответа решительно говорит Гён Ран, поднимаясь с низкого деревянного стула. – Их здесь быть не должно.

– Тебе ли судить, что я должна делать со своим домом? – уже не на шутку сердится мать.

– Вы разве не слышали, что японские управляющие обыскивают дома в поисках партизан? Что будет, если они найдут их в нашем доме?