Сети Культа - [51]
Аэлин прерывисто вздохнула. Она услышала каждое слово спутника, однако сильнее всего ей в сердце врезалось то, что касалось расплаты. Она невольно вновь упрекнула себя в том, что всю ночь провела в своих мыслях, никоим образом не поддержав Мальстена в столь трудный для него момент. И хотя он, похоже, был совершенно не в обиде за это, Аэлин все же чувствовала себя виноватой перед ним. Чувствовала, что поступила неправильно. Одновременно с тем, она понимала, что глубоко в душе злится на своего спутника за то, что он вновь зацепился за нее нитью без предупреждения.
Мальстен, казалось, уловил сами ее раздумья и опустил голову.
— Я хочу, чтобы ты знала: то, что я сделал… то, что потянул за нити…
— Не надо об этом, — поморщившись, попросила Аэлин, не сумев посмотреть на кукольника, когда тот перевел на нее пристальный взгляд.
— Аэлин…
— Ты сделал это, потому что мог, — констатировала она. — Будь ты человеком, ты ограничился бы чем угодно другим: уговорами, криком, физической силой, в конце концов. Но ты данталли, и ты потянул за нити. Потому что способен на это. И всегда будешь способен, понимаешь?
— Понимаю, к чему ты клонишь, — невесело усмехнулся Мальстен. — Спорить трудно, ведь это действительно сама суть данталли — управлять живыми существами с помощью нитей. Но поверь, мои намерения были благими.
— Я знаю, — снисходительно и печально отозвалась Аэлин, кивнув. — Проблема в том, что ты всегда будешь говорить и думать именно так. И я понимаю, что это будет искренне. Но пойми и ты меня: ты дал обещание, что ты никогда не применишь нити ко мне без моего ведома. И вот уже в который раз это обещание нарушается. Сначала Фрэнлин, потом болото дьюгара, теперь эта деревня. Я не спорю, метод был и впрямь действенный, но…
— … но ощущать себя моей марионеткой тебе неприятно, — закончил за нее данталли.
— И страшно, — кивнула Аэлин, пристально воззрившись на своего спутника. — Терять контроль над собой и чувствовать, что повинуешься чужой воле — страшно. А еще страшнее то, что я ведь могу даже не знать, что действую не самостоятельно. При таком раскладе, учитывая мой род деятельности, я не могу доверять ни тебе, ни себе.
Данталли тяжело вздохнул.
— Могу понять, — на какой-то миг он задумался, затем кивнул, будто соглашаясь с собственными мыслями, и продолжил, — но не могу гарантировать тебе, что это никогда не повторится. Не из моих прихотей и не забавы ради — надеюсь, это ты тоже понимаешь — но лишь из соображений безопасности. Мне приходилось бывать на поле боя, где я управлял сотней солдат, видел все угрозы, подстерегающие каждого из них. Несмотря на то, что, как только Кровавая Сотня узнала, кто я такой, они захотели казнить меня на месте, я рад, что помог им столько раз выйти из сражений живыми. Это я говорю к тому, что, даже если ты будешь меня ненавидеть, я лучше в роковой момент применю к тебе нити и защищу тебя от опасности, чем положусь на волю случая.
Аэлин склонила голову, невольно поморщившись: слова спутника отчего-то укололи ее, и она толком не могла понять, чем именно.
— Почему? — вопрос вырвался бесконтрольно, почти против воли.
Ответить Мальстен не успел: к клетке спешно приблизился Филипп. В лучах утреннего солнца, пробивающегося сквозь кроны деревьев, его лицо показалось еще бледнее, чем ночью.
Мальстен вновь попытался сосредоточиться на том, чтобы взять создание некроманта под контроль, и вновь — безуспешно. Черная нить, видимая лишь глазу демона-кукольника, будто бы появлялась и сразу исчезала, не находя своей цели. Не находя жизни, как выразился Ланкарт.
Продолжая бесполезные попытки сделать из мертвеца марионетку, Мальстен невольно старался понять, что именно мнил некромант под этими словами. Какой смысл колдун вкладывал в реплику «вы контролируете только живое»? С одной стороны вопросов не возникало, и все было кристально ясно: демоны-кукольники по природе своей могли подчинить своей воле исключительно одушевленные объекты: людей, животных или иных существ. При этом, к примеру, на деревянную куклу или какие-либо предметы обихода дар данталли никоим образом не влиял. Однако Мальстен не мог отделаться от мысли, что нечто потаенное ускользает от его разума. Нечто очень важное, ключевое…
Филипп решительным шагом приблизился к клетке и с нескрываемой ненавистью уставился на данталли.
— Как ты ушел от расплаты? — требовательно спросил он. Мальстен непонимающе нахмурился, спокойно выдержав взгляд надзирателя, и тот в гневе с силой ударил по прутьям, прерывисто вздохнув. — Ты должен был получить сполна за контроль, но с тобой ничего не произошло! Я хочу знать, почему. Немедленно!
Мальстен оставался неподвижен и не спешил отвечать. Филипп тяжело дышал, судорожно сжимая руками прутья, глаза его пылали почти неконтролируемой злобой, притом на мертвенно бледном лице не появлялось и призрачной тени румянца.
Аэлин с болью и ужасом наблюдала за клокочущей яростью этой безжизненной куклы, принявшей личину ее бывшего возлюбленного.
