Сеть для миродержцев - [92]

Плетей мерзавцу!

Двое воевод устремились вслед за уходящим наглецом, но властный окрик раджи остановил их.

— Пусть уходит, — тихо произнес Друпада, провожая взглядом бывшего приятеля-соперника. — Я как-нибудь проживу без нового жреца, но мне было бы жаль остаться без двух моих лучших воевод.

Панчалиец криво усмехнулся и, горбясь, двинулся вверх по ступеням.

К трону.

Кажется, воеводы плохо поняли, что их повелитель имел в виду.

* * *

…Дрона медленно брел по улицам Кампильи, направляясь к внешним воротам, а горький ком все еще стоял поперек горла, никак не желая рассасываться.

Он ошибся.

Он попытался узнать, почувствовать, что такое обычная человеческая дружба, он пришел к тому, кто раньше сам называл его другом, — и получил достойную отповедь.

"О дваждырожденный, у царей не бывает друзей среди подобных тебе, лишенных счастья и богатства!.."

Наверное, Панчалиец прав. Может быть, у Брахма-на-из-Ларца, впервые в жизни поступившего вопреки Закону, еще будут друзья.

Среди лишенных счастья и богатства.

Может быть.

Но что значат обида и гнев, он узнал уже сейчас.

Неужели все люди, кроме него, уже окунались в эту кипящую смолу?

Дрона шел, спотыкаясь, и не знал, что в его смятенную душу осторожной гадюкой вползает еще одно новое чувство.

Желание отомстить.

Заметки Мародера, остров в месте слияния Ямуны и Ганги конец периода Цицира

Сон-Искус обрушился внезапно, подобно летнему ливню.

* * *

Лес. Необычный, странный. Но ты почему-то уверен, что где-то когда-то ты уже видел этот лес: раздувшиеся больные стволы, вместо отмершей коры их покрывает налет плесени, жирная гниль под ногами, безумие сплетенных ветвей над головой, не пропускающих во влажную духоту лучи солнца.

Птицы молчат. Не слышно даже кузнечиков и вездесущих цикад. Чаща словно вымерла, но в этом мертвом оцепенении таится своя, неправильная жизнь, которая сама сродни смерти.

Или смерть, что сродни жизни.

Сегодня ты — это ты. Тебя зовут Дрона, ты брахман с замашками кшатрия — и ты идешь по больному лесу, судорожно пытаясь вспомнить: что ты здесь делаешь и как вообще оказался тут? Память отказывает. Ты насилуешь беспомощное сознание, ты пытаешься вспомнить хоть что-нибудь еще, но прошлое издевается над тобой, ускользает, трещит по швам, островок за островком проваливаясь в теплую трясину забвения.

Ты идешь дальше, стараясь уже не думать о прошлом, ибо все, чего пытается коснуться твоя память, мгновенно исчезает, уходя в небытие. Выбраться, скорее выбраться из этого неправильного леса — и тогда память вернется, обязательно вернется, не может не вернуться!.. Ты хочешь убедить себя, что тогда все будет хорошо.

Убедить не получается.

Лес морочит, водит тебя, ты, никогда не терявший направления, слепо тыкаешься из стороны в сторону, ползешь молочным кутенком, и нет ни одного ориентира, который помог бы тебе в этом проклятом месте. Куда бы ты ни шел, ты раз за разом возвращаешься на одну и ту же поляну, усеянную огромными червивыми грибами, источающими утонченное зловоние. В ярости ты пинками сбиваешь дюжину грибов, топчешь ножки и шляпки, грибы корчатся в агонии, истекая белесой слизью. Ты бежишь, продираясь сквозь невесть откуда взявшиеся заросли, оставляя на кривых шипах клочья одежды, клочья собственной кожи, и боль от царапин приводит тебя в чувство.

Ты ощущаешь на себе чужой взгляд и резко оборачиваешься, уже срывая с головы тюрбан, унизанный метательными кольцами.

На миг тебе кажется, что ты никогда в жизни не носил тюрбанов, но это быстро проходит.

Того, кто стоит пред тобой, ухмыляясь тигриной пастью, ты узнаешь сразу.

— Кимпуруша? Ведь я же убил тебя тогда в этом лесу!

Наконец ты вспомнил, вспомнил хоть что-то!

— А что такое смерть? — скалится в ответ оборотень. — Ответь мне, достойный и благородный юноша, убивший меня в спину!

— Я уже не юноша. И вот тебе мой ответ! — Метательное кольцо вспыхивает от произнесенной тобой мантры, с визгом перечеркивая оскаленную пасть тигрочеловека.

Из пасти бьет фонтан черной вонючей крови, обливая тебя с ног до головы. Оборотень с жалобным стоном валится наземь, подминая под себя паучьи лапки неведомых тебе кустов. Кусты судорожно бьются в предсмертных судорогах, тело кимпуруши вторит им, сливаясь в чудовищном ритме, но тебе уже не до них: позади слышится треск, ты снова оборачиваешься…

— Я же убил… убил вас всех! — шепчешь ты… Златоклык хохочет в ответ.

— Что такое смерть? Ответь мне, достойный и благородный юноша, напавший на нас, когда мы выполняли свой долг!

— Я не юноша! И вот мой ответ!

В тебе закипает ярость, и чакры со свистом устремляются к четверке ракшасов и двум стражникам-людям, выбирающимся из чащи. Отточенные кольца все никак не кончаются, возникая у тебя на пальцах и запястьях непонятно откуда, — но ты только рад этому! Воздух звенит, в страхе расступаясь перед сплошным потоком смертоносного металла, выгнутые лезвия рассекают врагов на части, но окровавленные обрубки продолжают шевелиться, смеясь над тобой, и ты исступленно полосуешь все, что шевелится, своим чудесным оружием.

— Вы мертвы! Мертвы! Я заставлю вас умереть навсегда!

— Заставь, достойный брахман! — слышится сзади. Пред тобой — убитые туги-душители, которых ты принес в жертву богине Кали.