Сестры Эдельвейс - [23]

Биргит пожала плечами, чувствуя себя одновременно и виноватой, и глупой. Она хотела быть смелой, но слабо разбиралась в политике. Она не могла говорить так, как Ингрид, со знанием дела и уверенностью. Ингрид, должно быть, это почувствовала, потому что понизила голос и накрыла ладонь Биргит своей.

– Прости, я забыла, какая ты молодая, – сказала она. – Какая невинная. Ты не представляешь, насколько всё плохо и насколько станет хуже.

– Я ведь распространила брошюры! – выпалила Биргит, как будто это имело большое значение.

– Однажды тебя могут попросить о большем, – проговорила Ингрид. – Гораздо большем. И тебе придётся задаться вопросом: справишься ли ты?

Биргит тяжело сглотнула. Она не знала, что имеет в виду Ингрид и чего от неё могут потребовать, но при одной только мысли о том, чтобы сделать что-то большее, чем оставить в общественных местах несколько брошюр, её желудок сжался от страха, сердце начало рваться прочь из груди. И всё же…она не хотела оставаться в безопасности. Она не хотела терять чувство цели, которое давали ей эти собрания. Она хотела быть храброй, даже если не вполне понимала, как.

– Подумай об этом, – велела Ингрид и, выпустив её руку, стала слушать оратора. Биргит почти ничего не понимала, так метались её мысли, но, по правде говоря, всё это она уже слышала. Разные выступавшие говорили об одном и том же: объединяйтесь! Рискуйте! Будьте смелее! Подробности же были оставлены на волю воображения, и прямо сейчас Биргит не хотела их себе воображать. Ей не хотелось думать, о чём Ингрид или группа, в которую она входила, разношёрстная компания коммунистов, социалистов и профсоюзных деятелей, может попросить – или потребовать. И почему бы им не потребовать этого от Биргит, если она приходит на их встречи и узнала некоторые их секреты? А если потребуют, как она отреагирует? Сможет ли она быть достаточно смелой, чтобы рискнуть своей жизнью, как это сделали бы Ингрид и Август?

Ингрид бросила на неё острый взгляд, и Биргит поняла, что ёрзает на стуле. Ей хотелось уйти, но она не могла. Она нашла здесь неожиданно тёплый приём, нашла цель. Ей не хотелось всё это терять, но…

Однажды тебя могут попросить о большем… гораздо большем.

Биргит внезапно встала из-за стола. Ингрид наклонилась вперёд, сузив глаза.

– В туалет, – пробормотала Биргит, – мне… нужно… – она поспешила прочь из комнаты, с облегчением выдохнув. Несколько человек в кофейне взглянули на неё, но без особого интереса, и она быстро прошла между столиками и выскользнула на улицу, вдохнула холодный, влажный вечерний воздух.

Она слишком остро реагирует, сказала она себе, и Ингрид, и все остальные, скорее всего, тоже. Может быть, коммунисты просто нарочно себя накручивают. В конце концов, Шушниг подписал соглашение. Вполне возможно, Австрию оставят в покое; не факт, что гитлеровский вермахт сможет пересечь ее границы. Возможно, всё обойдётся. Ей никогда не придётся становиться настолько храброй. Ей никогда не придётся совершать такой выбор.

Внезапный визг шин заставил ее в тревоге обернуться, когда она увидела, как из-за угла с визгом выезжает чёрный «Мерседес», а за ним ещё один. Они направились прямо к кофейне, и Биргит поняла, что это связано с собранием. Спотыкаясь, она побежала обратно в комнату. Все повернулись к ней.

– Сюда кто-то едет, – выдохнула она. – Там две машины…

Она уже слышала, как распахнулась входная дверь кофейни, слышала крики.

Сразу же началось движение – кто-то выбегал через чёрный ход в переулок, кто-то опрокидывал столы и стулья, прятал брошюры и бумаги. Биргит искала взглядом Ингрид, но та куда-то делась. Стараясь перебороть в себе ощущение, что её предали, Биргит поспешила к чёрному входу, её сердце колотилось. Она шагнула в тёмный переулок, петлявший между зданиями, и вдруг рухнула на землю, ощутив руками и коленями мокрый асфальт и острые булыжники. Невероятно, но момент, когда могло потребоваться всё её мужество, наступил так быстро. Она бы рассмеялась, если бы не задыхалась от страха.

Кто-то, кто бежал за ней, споткнулся о её тело и, ворча, шлёпнулся рядом. Прежде чем Биргит успела что-то сказать, он вскочил на ноги и скрылся в переулке.

Всхлипывая от ужаса, Биргит поднялась и побрела по аллее, словно слепая, вытянув руки перед собой. Из открытой двери за её спиной слышались крики – кто нападал на оставшихся? Полицейские? Солдаты Отечественного фронта? Нацистские мальчишки-хулиганы? Биргит понятия не имела, но знала, что не хочет встречаться лицом к лицу с кем бы то ни было из них.

Наконец она увидела мерцание света там, где переулок выходил на улицу, и снова всхлипнула, на этот раз от облегчения.

Кто-то еще подбежал к ней сзади, грубо оттолкнув её в своем стремлении к свободе. Голова Биргит ударилась о стену, щека царапнула кирпич. Она с силой закусила губу и продолжала двигаться вперёд, как бы сильно ни кружилась голова.

Наконец она вышла на улицу, задыхаясь от облегчения. Её чулки были порваны и испачканы, руки и щека – в крови, волосы спутались. Но она была свободна.

– Эй!

Она содрогнулась от страха, поняв, что сердитый голос обращался к ней. Перед кофейней стоял мужчина и направлял на Биргит резиновую дубинку. Биргит замерла, сердце забилось где-то во рту, ноги подкосились. Мужчина шёл к ней. Она поняла, что это полицейский. Её могут арестовать. Посадить в тюрьму. Мозг приказывал ей бежать, бежать изо всех сил, но она не могла тронуться с места.