Сестры Эдельвейс - [22]

– Мой отец говорит, что Штандештаат должен укрепиться, чтобы суметь противостоять Гитлеру.

– Твой отец хороший человек, но слишком наивный. – Ингрид посмотрела на Биргит так же пристально, как в ту ночь, когда они помогли Яношу. – Почему ты пришла?

– П… почему? – запинаясь, переспросила Биргит. – Ну… мне, наверное, стало любопытно. – На самом деле ей понравилось, что её сюда пригласили, что здесь хотят её видеть. И ещё отчасти захотелось совершить что-то если не противозаконное, то бунтарское. Что-то смелое.

– И что же? Удовлетворено твоё любопытство? – В голосе Ингрид послышались стальные нотки. – Теперь домой пойдёшь и всё на этом?

– Я… – неуверенно начала Биргит и тут же осеклась. Она не знала, что думает обо всем этом и что будет делать. Здесь была цель, которой она больше нигде не находила, и эта цель одновременно привлекала и тревожила своей магнетической силой. – Что я могу сделать? – это был, как она потом поняла, риторический вопрос, но Ингрид вплотную придвинулась к ней и ответила:

– Многое.

Тем вечером, после того, как собрание закончилось, Ингрид дала ей пачку коммунистических брошюр и велела распространить их в общественных местах по всему городу. Биргит в ужасе уставилась на нее. Если бы её поймали с одной брошюрой, не говоря уже о пятистах, её почти наверняка арестовали бы.

Хотя Биргит никогда особенно не интересовалась политикой, она ещё до того, как прийти на Элизабет-Форштадт, понимала, что Сословное государство Австрии не одобряет никаких других политических партий, уж тем более коммунистов и социалистов. Памфлеты, яростно обличавшие фашизм во всех его проявлениях, и дерзко призывавшие к оружию, были по-настоящему опасны.

И всё же под вызывающим взглядом Ингрид Биргит взяла их и спрятала под своей кроватью, завернув в старый фартук. Она могла бы оставить их там, и на какое-то время ей действительно захотелось так поступить, но из искры, так внезапно вспыхнувшей в её душе, разгорелось пламя, достаточно сильное, чтобы она взяла сразу несколько брошюр и оставила по всему городу – пришпиленными к стене или двери, на ступенях фонтана, в библиотеке или в универмаге на Альтер-Маркт, которым управляли евреи.

Каждый раз, доставая из сумки брошюру, она вся дрожала, но чем дальше, тем больше у нее становилось смелости продолжать. Вот я какая, с удивлением думала она. Вот какой я могу быть. Такой же смелой, сильной и целеустремленной, как Ингрид. Умеющей верить и действовать. И способность быть невидимкой пригодилась тоже – никто не замечал девушку с похожим на картофелину лицом, которая чуть замешкалась в дверях или у рыночного прилавка. Никто не обращал на неё внимания, и это было хорошо.

Теперь, спустя два месяца после той первой встречи, устроившись за одним из столиков в глубине, Биргит чувствовала себя в этой обстановке если не совсем уверенно, то, по крайней мере, более комфортно.

Она встречалась с людьми взглядами, улыбалась и кивала, хотя не знала их имён. Ей нравилось чувствовать себя – нет, не значимой, но полезной. Нужной. Причастной к чему-то.

– А вот и наша маленькая католичка. – Ингрид, ласково усмехнувшись, подсела к Биргит. – Ты раздала все брошюры, какие я тебе вручила?

Биргит кивнула, не в силах скрыть гордости.

– Да. Все.

– Хорошая девочка. – Хотя Ингрид было всего лет тридцать или около того, она казалась гораздо солиднее и опытнее, так что Биргит почувствовала себя ученицей, которую хвалит учитель.

– Я так и не спросила, откуда ты знаешь моего отца, – сказала она, когда Ингрид закурила. Она не могла себе представить, чтобы Манфред общался с кем-то похожим на участников собрания; он презирал коммунизм и его антикатолическую риторику.

Ингрид довольно весело посмотрела на Биргит, щёлкнула спичкой и бросила ее на пол.

– Несколько месяцев назад мы помогли друг другу в небольшом деле.

– Помогли? – недоверчиво спросила Биргит. – Как?

– Может, лучше он тебе расскажет? – Она вскинула голову. – Или он не знает, что ты ходишь на собрания?

Биргит покачала головой.

– Нет, конечно, нет.

– Думаешь, он не одобрил бы?

– Конечно. Он не согласен с целями коммунистов.

– Но, возможно, он, как и многие другие, видит необходимость нашего объединения. Католики и коммунисты должны объединиться в борьбе против фашизма, прежде чем он захватит мир, как эпидемия, да он и есть эпидемия. Это может случиться, ты же знаешь, – Ингрид наклонилась вперед, в её глазах мелькнула тревога. – Мы должны объединиться.

Увидев яростный свет в глазах Ингрид, Биргит ощутила страх и вместе с тем вспышку мужества. Она хотела стать такой же целеустремлённой, но не знала, сможет ли. Если бы она была достаточно сильной! Но нет, она не думала, что, как Август Грубер[10], готова умереть за правое дело.

– Ты говоришь так, будто приход нацистов в Австрию неизбежен, – наконец заметила она.

– Несомненно, – отрезала Ингрид. – Они уже захватили Рейнскую область и заключили пакт с Италией. Теперь интересуются Судетской областью и нами. И, к вечному их позору, многие австрийцы жаждут этого. Они думают, что их судьба лучше сложится под железным кулаком Гитлера. Конечно, при Шушниге не всё гладко, – призналась она, скорчив гримасу, – но при Гитлере станет гораздо хуже. И как будто избавление от всех евреев им как-то поможет. – Она насмешливо фыркнула. – А ты что же, думаешь, этого не произойдет?