Сестры - [32]

Для Дженет было невыносимо не знать, где он находится. Она постоянно осведомлялась у слуг, не видели ли они его, и грызла ногти — сколько я ее знала, она всегда грызла ногти.

В конце концов я изловила его в гараже. Он всегда любил машины, даже разорившись и поселившись сначала в Вестбери на Мэдисон-авеню, а потом в маленькой квартирке на 74-й Восточной улице, он не продал свой «Меркури» с откидным верхом.

Папа сходил с ума по этому автомобилю, и с годами «Меркури» стал настолько ассоциироваться у меня с Нью-Йорком и с папой в Нью-Йорке, что я обращала внимание на каждую модель (это была редкая марка), представляя, что папа там, внутри, по дороге в «Рэкет» или «Йель Клаб», который он часто посещал после своего разрыва с Дженет, разумеется, для того, чтобы Джеки не пришлось за него краснеть.

Он обещал подарить ей этот «Меркури» в день ее семнадцатилетия. Поэтому каждое воскресенье — уже после развода, о котором нам стало известно из «Нью-Йорк Дейли Миррор» (там была специальная рубрика, посвященная разводам людей из высшего общества, о которых рассказывались всякие гнусности), — когда Блэк Джек приезжал, чтобы забрать нас на целый день, она с видом собственницы разглядывала хромированные детали автомобиля.

О, я могла бы снять целый фильм про одни только эти воскресенья и про то, как это обставлялось.

«Меркури» сигналил перед нашим домом в особом ритме, смахивающем на «тагалоп, тагалоп». Потом мы шли гулять в Центральный парк, катались на карусели, затем обедали у «Шрафт'с». После чего следовали кино, фисташковое мороженое, бейсбол на Бейкер Филд или скачки в Бельмонте; ужинали мы на Уолл-стрит и, прежде чем папа доставлял нас, еле-еле передвигавших ноги, в 810-ю квартиру, получали по подарку.

Именно так папа привез в Нью-Йорк и поместил на пансион к Дюрлэнду Танцовщицу, чтобы Джеки могла гарцевать в Центральном парке, — хотя он был на своей пресловутой мели.

А на мое тринадцатилетие открыл мне счет у «Сакс». Джеки тогда была в «Холтон Арме Скул» и, как все первокурсницы, не имела права носить цвета колледжа — желтый и серый. Вероятно, поэтому у нее потом было столько желтых костюмов; не знаю, заметили ли вы на проходившей полгода назад в Нью-Йорке выставке, что все они как один имитируют модель, которую я купила у «Сакс» и которая так возмутила Дженет — фасон для особы тринадцати лет был неподходящий.

И все же в тринадцать я уже красилась, в то время как друзья Джеки продолжали звать ее Бэмби — это было еще до принцессы Борджиа.

Прежде всего, я подкрашивалась для Блэк Джека, а еще для одного совершенно невзрачного мальчика, которого звали Джордж Плимптон. Мы виделись с ним в Ньюпорте.

Я рассказала папе историю со свитером, сознательно лукавя: Джеки, конечно же, невиновата. Однако он тут же отреагировал и спросил, не выдумала ли я все это, потому что, по его словам, он прекрасно понимал, что к исчезновению желтого свитера следует отнестись со всей серьезностью. «Может, он сам пропал, Пикс (при этом ему было известно, что я терпеть не могу это прозвище), в жизни не доверяй этим желтым свитерам, все они — крысы, и на них никогда нельзя рассчитывать. Откровенно говоря, я не считаю, что Джеки в этом замешана. Не думаю, что она любит свитера настолько сильно».

— Но дело в том, что должен был прийти Уингшот!

— Ох, — вздохнул папа, — не знаю, так ли уж сильно она влюблена в Уингшота. А ты как думаешь? Ты считаешь, что она действительно заинтересовалась Уингшотом?

Ну вот, наконец-то мы начали обсуждать Джеки.

— Я хочу сказать, что она нарочно спрятала мой желтый свитер, чтобы надеть его и пойти на пляж, когда я буду там с Уингшотом.

Папа так пристально взглянул на меня, словно вляпался во что-то грязное, что нанесло ему личное оскорбление и отравило настроение на целый день.

— Мы спросим ее об этом, — сказал он и, посадив меня себе на плечи, несмотря на мои протесты, понесся вскачь до самого дома.

Это было наше последнее лето в Восточном Хэмптоне перед расставанием с папой и появлением Хаджхая.

Я помню каждую деталь этой идиллической картины: коровы Гернси перед домом, лошади в стойлах, океан, о котором Джеки написала свое последнее стихотворение («Когда я спускаюсь к морю») и ее роль, которую как-то вечером она репетировала в моей комнате — мистер Бингли в «Гордости и предубеждении».

Папа и Дженет дали себе четыре недели на очередную попытку наладить совместную жизнь, хотя ни один из них в это больше не верил. Им уже опостылело создавать видимость хорошего настроения, тем более что характер Дженет брал верх и она не могла удержаться от нападок на отца.

Она всегда слишком многого ждала от нас.

Джеки уже была в гостиной — за час до ужина всем гостям и приглашенным предлагалось пройти туда и выпить по стаканчику. Эта обязанность распространялась и на детей. Дженет запрещала нам пить «Кока-колу» — единственный напиток, о котором мы мечтали, — к тому же мы не имели права читать журналы, хотя они целыми стопками, с которых каждое утро смахивали пыль, громоздились на большом столе.

Наш запыхавшийся экипаж остановился на пороге гостиной.

«Не обзаводитесь детьми», — говорила Дженет Энн Прадж, соседке, с которой мы познакомились в «Мейдстон Клабе» и которую находили потрясающей — ей было около тридцати и она позировала для модных журналов.