Сестры-близнецы, или Суд чести - [6]

— Святой боже! — застонал Николас. — Если она приедет, на нас свалится вся семейка как саранча. Почему они не оставят нас в покое? Для них это просто… просто светское мероприятие, а для меня… для нас… — Он умолк, осознав, что страдает не один. — О господи, бабушка! — вскрикнул он, испытав чувство вины. — Она, наверное, просто убита горем. Мне надо к ней пойти, поговорить с ней.

— С ней сейчас доктор Сартори. Несчастная женщина. Двух дочерей похоронила, единственного сына, невестку и вот сейчас… из нас двоих она всегда была самая сильная, всегда меня утешала, но теперь…

В глазах старика не было слез, в них отражалась лишь покорность тяжелой судьбе. Сил сопротивляться ее ударам больше не было. Он вырастил своего ангелочка, которая превратилась в чудесную женщину, и выдал замуж за прекрасного человека, который ее обожал и которого она страстно любила. И вот, достаточно было упасть одной свече, чтобы отнять у старика все, чем он жил. Какие еще испытания уготованы Богом его старому сердцу?

Голос Николаса прервал его размышления.

— Тебе следовало бы оставаться с бабушкой.

— Мне хотелось при твоем приезде быть здесь, в доме.

— Янош получил сильные ожоги? Я спрашивал парня еще в дороге, но этот болван как воды в рот набрал.

— Боднар велел ему держать язык за зубами. Ожоги скоро заживут, а вот от шока он оправится нескоро. Он нашел Беату и чуть не умер от горя. Твои люди тебе очень преданы, Ники. Вряд ли кого-то из твоих соседей так уважает челядь, как тебя.

В последующие дни непрерывно приезжали гости на траурную церемонию и поступали письма с соболезнованиями. С прибывшим после полудня поездом приехали, кроме Мелани и Фердинанда, многочисленные родственники. Часть из них — потому, что почти год назад были приглашены на свадьбу, другие — как раз потому, что на свадьбе не были. К погребению не был приглашен никто. Тем, кто приехал выразить соболезнование, оставалось ждать, получив соответствующий прием и угощение. Члены семьи Гайгер имели возможность, пользуясь случаем, проверить, как повлияли их деньги на развитие хозяйства Каради. До сих пор Гайгеры вкладывали деньги в имения, принадлежавшие носителям высоких фамилий, которым их образ жизни не позволял снисходить до таких прозаических вещей, как сев или уборка урожая. Гайгеры были держателями ипотеки на замки и оказывали маклерские услуги, когда происходила смена собственников таких владений; здесь, однако, впервые они были не доверенными лицами или маклерами, а принадлежали к семье владельца имения.

Родственники по отцовской линии, Каради, привезли с собой детей, слуг и все свои предрассудки. Со всех концов империи съезжались друзья, многие на автомобилях, что усугубляло и без того царивший в имении хаос. Требовались усилия настоящего штаба, чтобы разместить всю эту армию гостей. Не дай бог, чтобы нарушить требования протокола или задеть чью-то чрезмерную чувствительность. Все имевшиеся в распоряжении руки были брошены на устранение последствий пожара и обустройство комнат для гостей. Между замком и станцией Шаркани для прибывающих было установлено регулярное транспортное сообщение.

Фердинанд и Мелани приехали первыми. Нашествие продолжалось в течение последующих трех суток. Въездные ворота не закрывались, никто из слуг не сомкнул глаз, и даже Николас оставался на ногах: чтобы приветствовать гостей, принимать соболезнования, давать распоряжения по размещению гостей, оговаривать детали погребения. Он разделывался со всеми этими обязанностями, находясь в глубоком трансе.

Служанки из дома Рети, которые знали Беату еще ребенком, одели ее к погребению. Дубовый гроб с закрытой крышкой, сделанный работниками своими руками, под горой цветов был установлен в маленькой капелле замка; бронзовый гроб должен был прибыть из Будапешта. Николас так и не видел лица умершей. Стоя на коленях перед катафалком, он не раз испытывал искушение поднять крышку, но всякий раз его охватывал безотчетный, непреодолимый страх, и крышка оставалась закрытой. Только состояние шока, в котором он пребывал так долго, было для него благословением. Только это позволило ему выдержать и это нашествие, и презрение всех Каради по отношению к Гайгерам и наоборот, и хаос на хозяйственном дворе, где автомобили нагоняли страх на скотину и людей; и бесконечные жалобы его матери на плохое железнодорожное сообщение; и ворчание отца, который должен был делить одну комнату с матерью; и сверхмерную деланную скорбь тех людей, которые, протягивая тебе руку, за спиной шепчут двусмысленности, и слезы, легко вызываемые после возлияния шампанским, и кокетливые взгляды из-под траурной вуали.

За день до похорон пришло сообщение о приезде сестры Беаты. Алекса приезжала в сопровождении мужа, барона Ганса Гюнтера фон Годенхаузена, майора лейб-гвардии полка кайзера Вильгельма II. Николас сам отправился на станцию, в основном чтобы хотя бы ненадолго отвлечься от этого кошмара в замке. Он приехал как раз к моменту, когда маленький локомотив, изрыгая, словно сказочный дракон, клубы пара, остановился у перрона. Из вагона первого класса вышел один-единственный пассажир в светло-сером дорожном костюме и широкополой шляпе. При виде Каради он, приветствуя, снял шляпу со своих светлых, с темными прядями волос. Он был высокого роста, с мускулистой, но стройной фигурой, примерно тридцати лет, с гладким лицом и мелкими, появляющимися при улыбке морщинками в уголках рта. Если бы не небольшое родимое пятно на левой щеке, он был бы просто непозволительно красив. Он коротко по-военному поклонился и щелкнул каблуками. В толпе возвращавшихся домой с рынка рабочих и крестьян он выглядел просто величественно. Николас, как и большинство его товарищей по Австро-Венгерской императорской армии, испытывал определенную антипатию к Пруссии.