Сестра сна - [46]

Все слушатели встали, когда генеральный викарий, сопровождаемый органистом Голлером, представил публике четырех профессоров Музыкального института и шестерых участников конкурса. Он поднялся на амвон, над которым висела золоченая лира, и произнес на латыни вступительную речь, а затем торжественно огласил псалом 150-й, поучающий музыкой и словом славить Господа. Затем с надлежащим многословием поприветствовал всех профессоров, докторов, советников и прочих господ, не преминув польстить каждому в отдельности. Наконец он попросил передать ему знаменитую шкатулку, так как творческое состязание должно проводиться по строгим правилам. Узкогрудый служка протянул ему деревянную коробочку, а викарий запустил в нее руку и вытащил записку с именем первого кандидата. Звали его Паулем Баттлогом, он был сыном чиновника налогового ведомства, и шел ему шестнадцатый год. Затем генеральный викарий огласил имя второго участника, третьего и так далее. Имя Элиаса Альдера было названо предпоследним.

Так был установлен порядок выступлений. Генеральный викарий велел узкогрудому принести ноты хоралов. Тот вернулся с тяжелой книгой и возложил ее на амвон. И тут все замерли от напряжения, так как с книгой произошло нечто особенное. Генеральный викарий, обладавший недюжинным сценическим чутьем, наслаждался воцарившейся тишиной, испытывая терпение всех собравшихся. Затем он положил сборник хоралов перед собой, большими пальцами обеих рук надавил на золотой обрез, развел их, и книга раскрылась. Правая страница в соответствующем месте наобум открытой книги должна была определить ход состязания.

— Кандидатус Баттлог, — громогласно объявил он, — должен импровизировать на тему хорала «О Господи, как сердцу тяжело». Это предполагает обработку хорала с одновременным использованием мануалов и педалей, вступление и трехголосную фугу в старой манере.

Элиас, одиноко сидевший где-то на задней скамье хоров, не понял ни единого слова из всего сказанного. Он видел лишь, как Баттлог поспешно поднялся с места, преклонил колени и взошел на подиум. Элиасу стало страшно. Он поглядывал на дверь ризницы. В крайнем случае он сбежит через нее.

Потратив несколько минут на внутреннее сосредоточение, Баттлог начал импровизировать. Двое дюжих парней изо всех сил качали воздух. Сначала Баттлог придерживался мелодии хорала — таково было правило, — затем перешел уже к обработке. Розоволикий органист музицировал не очень талантливо, что Элиас понял сразу. Но сказочное звучание органа заворожило его настолько, что ему трудно стало дышать. Можно сказать, что игра конкурента поглотила его куда больше, чем потом собственная. Когда же Баттлог, излишне форсируя финал, завершил трехголосную фугу, Элиас уже точно знал, что такое обработка, вступление и фуга. Такое он исполнял и в Эшберге, но совершенно иначе, с куда большим блеском и трепетом. Следующие конкурсанты не добавили ничего нового к тому, что он уже знал, хотя их техническая ловкость произвела на него немалое впечатление. В силу необыкновенной аналитичности слуха ему ничего не стоило разобрать гармонию произведения на отдельные ноты, а лучше сказать — на отдельные клавиши, черные или белые, высокие, низкие или средние. Про себя он исправлял их звучание, как делал когда-то во время игры дяди.

И вот пришел его черед. Генеральный викарий вновь раскрыл наугад толстую книгу, выдержал паузу и театральным голосом произнес:

— Кандидатус Альдер должен импровизировать на тему «Приди, о смерть. Ты сну сестра родная». Это предполагает обработку хорала с одновременным использованием мануалов и педалей, вступление и трехголосную фугу в старой манере.

Элиас быстро поднялся с места, как это только что проделывали его предшественники, поскольку полагал, что таковы требования ритуала. Он тоже преклонил колени, но направился не на возвышение, а к Фридриху Фюрхтеготту Бруно Голлеру, сидевшему на апостольской стороне и нервно теребившему усы.

— Я не знаю этой мелодии, — горячо шепнул он в ухо маэстро. — Пусть мне сначала наиграют, а потом я буду им… им… провизовать.

Зардевшийся Голлер встал, преклонил колени и прошмыгнул к генеральному викарию, восседавшему в резном кресле.

Тут публика беспокойно зароптала, дамы зашушукались, головы потянулись вверх — босоногий конкурсант пробудил всеобщее любопытство. Голлер посовещался с викарием, тот вышел на амвон и объявил, что праздник ненадолго прерывается. Это вызвано тем, что, как ему подсказал Голлер, кандидатус Альдер прибыл из медвежьего угла, отличается весьма простым нравом, никогда не видел фельдбергского органа и должен вначале ознакомиться с ним, а вообще говоря, этот человек наделен природным даром, отчего и приглашен сюда, и требует некоторой снисходительности… и так далее и так далее.

После этого некоторые из господ покинули собор, чтобы убить время, подымив трубками на свежем воздухе. Иные же — главным образом гости из Лихтенштейна — напротив, не двинулись с места, но извлекли из своих сумок пахучие ломти хлеба с колбасой и зеленью и безо всякого пиетета к празднику высокого искусства стали набивать ими рты. Дамы из более высокого круга со скучающим видом принялись за свежую клубнику.